Ты бы не узнал меня в гневе. В нем я пылаю ослепительным светом. Среди оставленных мной полчищ есть и те, кто, невзирая на смертное обличье, возомнил себя богами. Ни одному настоящему богу не под силу устроить такую тиранию. Они порабощали поколение за поколением – тех, кто ходил с ними по одной земле, пил одну воду, дышал одним воздухом. Они сделали все, чтобы те стояли на коленях, покорно склонив голову. И каждый из рабов, осмысливая свою жизнь, видел – если осмеливался – только правду. А потому почти весь мой мир, почти все мои дети живут в муках и отчаянии, постепенно наполняясь гневом.
Должно ли так продолжаться? С точки зрения тиранов – конечно. Иногда я мечтаю… да-да, знаю, что у тебя мало времени… я мечтаю вернуться и зажечь мечи священным возмездием. Я мечтаю, Престол Тени, убить тех мерзавцев, всех до единого. Не в этом ли смысл божественности? В том, чтобы стать неумолимым орудием справедливой кары?
Согласен, было бы прекрасно.
Но нет, я не настолько глуп. Ничего не изменится. И даже если ты совершишь невозможное: освободишь меня руками горстки смертных и отыщешь тропу… стоит мне ступить на родную землю, меня выхолостят. Обескровят. Выпотрошат, снимут кожу и растянут ее, чтобы укрыться в тени от жара огней, которые они сами и зажгли. В этом-то и беда с тиранами. Они всех переживают.
Я сделаю то, о чем ты просишь. Точнее, попытаюсь. Мне недостает многих частей, и я уже отчаялся когда-либо снова их увидеть. Насколько я понимаю, у Шкуродера, узурпировавшего престол моего Дома Цепей, много врагов. Теперь еще добавлюсь и я. Как думаешь, его мучает бессонница?
Нет, вряд ли. Предатели подобным не страдают.
Престол Тени, ты ведь не предашь меня?
Не предашь?
– Карса Орлонг, куда подевались боги мира?
Тоблакай, пригнувшись, вышел на улицу.
– Не знаю.
Хватка посмотрела на город. Сколько бед и тревог. Может, наконец, сейчас все пошло на лад? Хотя нет, бурление под безмятежной поверхностью никуда не делось.
– Знаешь, как туда попасть?
Карса смерил ее взглядом.
– Знаю.
Хватка глубоко вздохнула. В хижине за спиной великана послышалось шевеление. Хватка подняла голову и посмотрела в глаза тоблакаю.
– Карса Орлонг из теблоров, я призываю тебя исполнить давнюю клятву. По пути туда, куда ты идешь, тебе встретится увечный жрец – калека, уличный попрошайка. Он заговорит с тобой, и из его слов ты все поймешь.
– Я уже все понял, малазанка.
– Карса…
– Богов войны слишком много.
Он взял меч; из хижины донесся женский плач.
– И ни один из них не понимает истины.
– Карса…
– Женщина, – произнес он, оскалившись, – когда дело доходит до войны, кому нужны боги?
Хватка посмотрела ему вслед и тихо проговорила:
– Прошу тебя, Даруджистан, не становись у него на пути…
Над биваком в отдалении клубилась пыль. Паран откусил от незнакомого фрукта, который добыли фуражиры, и утер сок с бороды.
– Первый Кулак, вы бы очень мне помогли, если бы стояли неподвижно.
Паран повернул голову. Ормулогун отчаянно черкал обожженной веткой ивы по выбеленной доске. У его ног сидела толстая жаба и внимательно следила за работой.
– Твоей мазне уже ничто не поможет, – произнесла жаба со вздохом.
– Это для потомства! – воскликнул императорский художник.
– Какое, в задницу, потомство? – отозвался Гамбл. – Прошу прощения за грубость. Никто не ценит критиков.
– Ты про пиявок, что высасывают у других талант?