Увечный бог

В тот день я видел их: высоко вознеслись

расправив плечи, встав на сгорбленные годы

и трепеща, как будто быть еще хотят

тек пот по их ладоням; буйные шакалы

выпрыгивали из горящих ясных глаз

я видел истину, ползущую под дверь

пока я опускал засов, пыхтя от страха

а все имущество мое стучало в спину

они - дробящие колеса откровений

они залили улицы пророческим пожаром

как будто дети убежали по тропе богов

вещица недвижима, где страдание лежит

в тот день я видел: вознесли они высоко

грядущего зловещий пантеон вокруг пятна

на камне, где был пойман пес хромой

лес ног поднялся, палки с кирпичами

ходили вверх и вниз как на великой стройке

где чаши бронзовые переполнены всегда

где истуканы множатся спорее голубей

вы видели все эти лики Бога?

Высоко вознесли их, чтобы совершенство показать

и святость наших лиц, но опустели руки

нет палок, кирпичей. Теперь они взрослы

ужели веры нет, чтоб победила

жестокость детскую? Какой бог заслонит

хромого воющего пса на алтаре

от младших версий, травящих больных

и слабых? Если нас создали

такими, как должно, то мы - создатель

и если есть тот бог, что влил в нас самого себя

то все мы - бог, а наши дети

спешащие забить до смерти раненого пса

суть проявления его свободной воли

он нас испытывает, жрет иль прочь бросает

в экстазе всемогущества...

"Дети как боги", Рыбак Кел Тат

Пандусы были закончены, отряды с песней налегали на канаты. Колонны черного мрамора вставали, формируя кольцо вокруг блестящего кургана. Пыль во рту Штыря имела привкус... надежды, ломота в плечах и пояснице казалась посулом спасения.

  Он видел ее сегодня, она выглядела... лучше. Хотя все еще дитя, жестоко использованное - лишь мерзавец скажет, что это к добру. Что веру можно обрести лишь через тяжкие страдания. Что мудрость рождается из шрамов. Просто дитя, чтоб вас, очищенное от мерзких пристрастий... но остается этот взгляд, прячущийся в глубине древних глаз. Познание смертельного яда, познание себя - пленницы слабости и желания.

  Она Верховная Жрица Искупителя. Он принял ее в объятия; последней из людей познала она этот дар.

  Копавшие вокруг Кургана целыми корзинами поднимали наверх приношения. По большей части от Т'лан Имассов. Куски полированных костей, раковины и слезы янтаря имеют обыкновение скатываться с боков могильника. В Коралле уже целые штукатурные фризы украшены странными и драгоценными дарами, они окружают Девять Священных Сцен.

  Штырь оперся о колесо фургона, ожидая, пока придет очередь и в мозолистую, покрытую ссадинами руку передадут видавшую виды оловянную кружку.

  Когда-то он был морским пехотинцем. Сжигателем Мостов. Прошел подготовку в военной инженерии, как положено каждому малазанскому морпеху. И теперь, спустя три месяца по возвращении из Даруджистана (эх, что за сумятица там случилась!) его сделали бригадиром котлована. Как и в дни солдатчины, он не любит сидеть и смотреть, как тяжелую работу выполняет кто-то другой. Нет, всё это... хорошо. Честно.

  Его уже неделю не преследуют убийственные мысли. Ну, почти неделю.

  Яркое солнце сжигает плоскую равнину. По западной дороге фургоны подъезжают и отъезжают от карьера. А город на юге... Он повернулся, прищурился. Славный свет. Куральд Галайн пропал. Черный Коралл более не черен.

  Пропал. Тисте Анди исчезли, с ними красный дракон; всё остальное... осталось. Сокровища, всё. Ни слова никому, ни единого намека. Чертовски загадочно, но что тут странного? Они не люди. Они и думают не как люди. Фактически...

  - Боги подлые!

  Над высоким дворцом, над башнями внезапная сумятица, клубящаяся тьма - она кружит облаками, распадается на части.

  Возгласы рабочих. Страх, тревога. Ужас.

  Вдалеке нарастающие крики.

  Штырь упал на колени, кружка вывалилась из дрожащих рук. Последний раз... боги! В последний раз он видел...