— Я собираюсь включить эти обогреватели, — сказал Найджел. — Здесь есть банка парафина, в одной из задних комнат. Это место пахнет смертью.
Аллейн раскрыл свой портфель и вынул водяной пистолет Джорджи Биггинса. Фокс вклинил приклад между стальными колками в железном корпусе. Дуло вошло в дыру в резном украшении на передней части. Они протянули шнур по шкивам.
— В пятницу, — сказал Аллейн, — была только длинная дыра в присборенном шелке. Вы видите, их несколько. На складках материал уже подгнил. Без сомнения, Джорджи расправил шелк так, чтобы дуло не отсвечивало. У нас будет практическая демонстрация для господина Батгейта, Фокс. Теперь, если вы зафиксируете передний шкив, я завяжу веревку вокруг приклада пистолета. Торопитесь. Я слышу его лязганье сзади.
Они только успели бросить газетный лист на подставку для нот, как вновь появился Найджел, с большой банкой.
— В той комнате есть очень хорошее пиво, — сказал он.
Найджел начал наполнять резервуар обогревателя из банки.
Аллейн сел за рояль, взял два или три аккорда и начал импровизировать на мотив «Жила-была пастушка».
— Странно, Фокс, — сказал он.
— В чем дело, господин Аллейн?
— Я не могу сдвинуть левую педаль. Попробуйте. Но не слишком сильно.
Фокс уселся за рояль и стал наигрывать «Три слепых мышонка» согнутым указательным пальцем.
— Точно, — сказал он. — Никакой разницы.
— Что все это значит? — спросил Найджел и суетливо двинулся вперед.
— Левая педаль не работает.
— Боже милосердный!
— Звук абсолютно не меняется, — сказал Фокс.
— Но вы ведь сейчас не нажимаете на педаль.
— Нет, нажимаю, господин Батгейт, — солгал Фокс.
— Так, — сказал Найджел, — дайте мне попробовать.
Фокс встал. Найджел с важным видом занял его место.
— Прелюдия Рахманинова до диез минор, — сказал он.
Затем он разогнул локти, поднял левую руку и наклонился вперед. Снаружи шум ветра превратился в тонкий вой, который, казалось, заполнил собой все здание. Левая рука Найджела, как кузнечный молот, опустилась вниз.
— Бом. Бом! Бом!!
Найджел остановился. Сильный порыв ветра нетерпеливо рванул ставни. На секунду он поднял голову и прислушался. Затем нажал на левую педаль.
Газета упала ему на руки. Тонкая струя воды с силой ударила ему между глаз, как холодный свинец. Он резко отпрянул назад, смачно выругался и чуть не потерял равновесие.
— Она работает, — сказал Аллейн.
Но Найджел не успел отплатить им. Перекрывая тревожный шум бури, как эхо трех предшествующих аккордов, прозвучал громкий тройной стук в парадную дверь.
— Кого еще там черт принес? — выкрикнул Аллейн. Он направился к двери, но не успел дойти до нее, как дверь распахнулась, и на пороге предстал Генри Джернигэм. По его белому как мел лицу стекали струйки дождя.
2
— Что здесь происходит, черт побери? — спросил Генри.
— Полагаю, лучше закрыть дверь, — сказал Аллейн.
Но Генри уставился на инспектора, будто не слышал его слов. Аллейн прошел мимо него, захлопнул дверь и задвинул засов. Затем повернулся к Генри, взял его за локоть и ввел в зал ратуши. Фокс флегматично ждал. Найджел вытирал лицо носовым платком и не отрываясь смотрел на Генри.
— Теперь скажите вы, что это значит, — произнес Аллейн.
— О боже! — воскликнул Генри. — Кто сыграл эти три адских аккорда?
— Господин Батгейт. Это господин Батгейт, господин Джернигэм. А это инспектор Фокс.
Генри мрачно посмотрел на них и резко сел на стул.
— О господи, — произнес он.
— Я хочу сказать, — проговорил Найджел, — мне бесконечно жаль, если я напугал вас, но уверяю вас, мне и в голову не пришло…
— Я вышел на дорогу, — начал Генри, едва переводя дух. — Деревья так шумели от ветра, что невозможно было больше ничего услышать.
— Да? — произнес Аллейн.
— Вы не понимаете? Я подошел к дорожке, и только я приблизился к двери, как дождь полил с новой силой и ветер взвыл, как ненормальный. А потом, когда порыв утих, раздались эти три аккорда на старом разболтанном рояле! О боже, честное слово, у меня душа ушла в пятки.
Генри закрыл лицо руками, а затем посмотрел на свои пальцы.
— Не знаю, что это, испарина или дождь, — сказал он, — и это факт. Прошу прощения! Не слишком достойное поведение для местного дворянина. Боже! Другой бы просто не обратил на это внимания.
— Могу представить, что это было и в самом деле жутковато, — сказал Аллейн. — В любом случае, что вы здесь делали?
— Шел домой. Я оставался на ужин в доме ректора. Только что ушел. Господин Коупленд, кажется, совершенно забыл о своем намерении избавиться от меня. Когда я оказался у них на ужине, он обращал на меня не больше внимания, чем на бланманже. Но боже мой! Как я мог!
— Ничего страшного, — сказал Аллейн. — Но почему вы свернули к ратуше?
— Я подумал, что, наверное, этот великолепный парень, Роупер, несет службу вместе с собакой, и я мог бы подойти и сказать: «Эй, стой! Что нового?» — и набраться у него кое-каких новых слухов.
— Понятно.
— Хотите сигарету? — спросил Найджел.
— О, благодарю. Я лучше достану свою.
— Вы не хотели бы присутствовать при небольшом эксперименте? — спросил Аллейн.
— Да, очень, если можно.