- Не ответил, - согласился я. - Спасибо, Корин, это правда очень здорово. Несмотря даже на то, что любой ученик утрет мне нос.
- Это лучше, чем подрабатывать писцом в провинциальных городках. Или гувернером высокородных бездарных детишек. О неудачных попытках варить снадобья и эликсиры и выступлениях в трактирах я даже не говорю, - за его злыми словами вновь прорезалась детская обида. Ну да, как же так: он искренне хочет и готов помочь - а неблагодарный я отказываюсь!
- Забыл еще помощника в лавке торговца артефактами, - напомнила с улыбкой. - Корин, твое предложение действительно замечательно: я смогу обрести свое дело и какое-то подобие дома - как раз то, в чем нуждаюсь больше всего. Но сейчас я, честно говоря, даже не вижу смысла этого обсуждать. Поговорим позже, хорошо? Когда я вернусь.
Он кивнул, приняв мои слова. Приняв - и поверив.
Зря. Потому что я беззастенчиво лгал.
- Жду завтра, после полудня. Тебе, кстати, есть, где жить?
Я кивнул и гордо заявил:
- У Нэльвё!
- Неужели вы и впрямь закадычные друзья? - маг только покачал головой. - А я не верил!
Я расхохотался в полный голос, вызвав еще большее недоумение бывшего ученика.
- Да-а... закадычные... - многозначительно протянул я. И сквозь смех закончил: - Со вчера!
- И ты остановился у него? - уточнил Корин, медленно проговаривая каждое слово. Кажется, он хотел спросить что-то еще, но погряз в паутине формулировок и двусмысленностей и промолчал.
- Я спас его кошку от клинков карающих! - торопливо пояснил я, пока он не начал озвучить интригующие догадки. - Долг и все такое!
- Дай-ка угадаю, - прищурился Корин. - Он пообещался достать тебе пропуск в нашу библиотеку в счет обязательства?
Я скромно промолчал, потупив глазки.
- Вот же сволочь! - восхищенно прицокнул маг. - Враль расчетливый! А заливался-то соловьем как! "Мой лучший друг", "могу поручиться, чем хочешь"! Тьфу!
Улыбнувшись и весело помахав рукой на прощанье, я вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
***
Я покинул стены Академии глубокой ночью, когда солнце с головой нырнуло под теплое покрывало-небо, а тонкий ободок месяца затерялся среди темных перистых туч -его неряшливых складок. Дикий парк, тонущий в иссиня-черной, непроглядной мгле, безмолвствовал.
Улыбаясь своим мыслям, я толкнул створку ворот.
Тьма - густая, вязкая горькая патока, почти ощутимая на вкус - навалилась на плечи, облепила стены домов, просочилась в щели мостовой. Я, точно муха, влетел в нее со всего размаху - и увяз, отчаянно трепыхаясь.
Ничто не могло нарушить ее господства: ни робкий фонарь, ни оконце, ни потеряшка-луна - тьма затопила маленькую улочку до краев, погасив все, до чего смогла дотянуться.
Лишь в самом конце брезжило маленькое пятнышко света, такое робкое, блекло и трусливо жмущееся к камням, что его можно было принять за наваждение. Но я уцепился за него, как за соломинку; рванул изо всех сил сквозь осязаемую липкую тьму, в три длинных, размашистых шага преодолел разделяющее нас расстояние - и вылетел на соседнюю улочку.
"Улица Ста Солнц", - припомнил я мелькнувшее днем название. Тогда оно лишь позабавило. Но сейчас, стоя посреди широкой, утопающей в свете мостовой, я не мог сдержать рвущуюся наружу улыбку - и почти детский, давным-давно позабытый восторг.
По обеим сторонам улицы тянулись фонари. Лиловые, фиолетовые, оранжево-алые, молочно-белые, золотые, цвета весенней зелени и искристого меда - они беспорядочно, не подчиняясь никакой логике, сменяли друг друга в сумасшедшем калейдоскопе Ста Солнц. Мостовая, частично тонущая в чернильном мраке, частично расцвеченная островками света, казалась нереальной, эфемерной, зыбкой - как сон или видение.
Почти тысяча медленных, заплетающихся от пьянящего счастья шагов слились в один миг, упоительно прекрасный. И когда я, наконец, вышел на соседнюю улицу, то чуть не умер от разочарования - такой отвратительно-скучной и чудовищно невыразительной казалось она после фантасмагорического великолепия Ста Солнц. Почти физическая брезгливость свела челюсти, искривила лицо уродливой маской.
Я вздрогнул, точно очнувшись ото сна - и насторожился. Даже для меня подобная одурь была странной.
Вернее, странной была именно одурь, так разительно отличающаяся от периодически накатывающих, накрывающих с головой приступов восхищения и миром вокруг и каждым, даже мельчайшим его проявлением. Неконтролируемое счастье, восторг, легкость и щемящее, трепетно замирающее сердце мне знакомы. Но брезгливость, злость, ненависть?.. Никогда.
Оборачиваться и провожать взглядом великолепие Ста Солнц я не рискнул - от одной мысли о повторном "очаровании" меня передернуло. И вообще на душе стало как-то мерзко: словно что-то жуткое непонятное только что, пусть и на краткий миг, овладело мной, подчинило собственной воле - и, наигравшись, отпустило.
А могло и не отпустить.
"Да что за чушь?! - взорвался я, стряхивая оцепенение. - Что я несу?! Ауру блокировать надо, а не впитывать все эманации мира! И не приписывать собственные низкие мысли и чувства внешнему злу".