Увещевание к язычникам. Кто из богатых спасется

Римляне же, которые свои величайшие успехи вменяют Фортуне и полагают, что она является величайшим божеством, поставили ее на свалке, дав богине в качестве храма отхожее место. Но ведь мертвому камню, дереву и изобильному золоту нет никакого дела до чада сжигаемого жира, до крови и дыма, окуриваемые которым ради почета – они покрываются сажей: ни до почестей им нет дела, ни до поругания. Статуи ничтожнее любого животного. Мне приходится недоумевать, каким образом обожествлено неживое, и жалеть как несчастных тех, кто по глупости впал в заблуждение. Ведь если некоторые живые существа не имеют всех чувств, как, например, черви и гусеницы, или те, что с рождения кажутся увечными, как кроты и землеройка, которую Никандр называет слепой и страшной, они все равно лучше, чем эти совершенно глухие ксоаны и статуи. У живых существ есть, по крайней мере, одно какое-нибудь чувство, будь то слух, осязание или то, что соответствует обонянию или вкусу; у статуй же нет ни одного. Есть много живых существ, которые не имеют ни зрения, ни голоса, как, например, устрицы, которые, тем не менее, живут, размножаются и вдобавок испытывают воздействие луны. Статуи же бездеятельны, бесполезны, бесчувственны; они привязываются, прибиваются гвоздями, приколачиваются, выплавляются, шлифуются, пилятся, обтесываются, выдалбливаются. Ваятели бесчестят немую землю, изменяя подлинную ее природу, побуждая других при помощи своего искусства поклоняться ей. Сами же создатели богов поклоняются не богам и демонам, как мне кажется, но земле и искусству – тому, чем является статуя. Действительно, статуя есть мертвая материя, преображенная рукою мастера. У нас же есть не воспринимаемый посредством ощущений, сделанный из постигаемой чувствами материи образ, но умопостигаемый; Бог, Который единственный есть действительно Бог, познается лишь умом, но не чувствами.

§ LII. О бесчувствии идолов

Вновь и вновь в трудных обстоятельствах суеверные люди, поклоняющиеся камням, на деле научившись не чтить мертвую материю, подчиняясь самой необходимости, гибнут из-за суеверия: презирая статуи, но не желая казаться полностью ими пренебрегающими, уличаются в этом самими богами, которым посвящены статуи. Ведь тиран Дионисий Младший, сняв золотой гиматий с Зевса на Сицилии, велел надеть на него шерстяной, сказав остроумно, что он лучше золотого, будучи более легким летом и более теплым в мороз. Антиох же Кизикиец, нуждаясь в деньгах, распорядился золотую статую Зевса высотой в пятнадцать локтей переплавить и поставить на ее место подобную ей из другого, более дешевого материала, украшенную золотыми пластинами. Ласточки же и многие другие птицы, летая, роняют помет на эти самые статуи, ничуть не заботясь, Зевс ли это Олимпийский, Асклепий ли Эпидаврский, Афина ли Полиада или египетский Сарапис. Даже благодаря им вы не можете понять, что статуи бесчувственны! Но имеются также разбойники или вторгающиеся в страну неприятели, которые из-за корыстолюбия опустошили капища, разграбили приношения и сами статуи переплавили. И если какой-нибудь Камбис или Дарий, или другой безумец что-то такое предпринял, и если кто-нибудь убил египетского Аписа, мне смешно, что он смог убить их бога, однако я негодую, если он совершил это преступление ради корысти.

§ LIII. О гибели храмов в огне и о людях, позировавших изготовителям идолов

Итак, я охотно пренебрегу этим злодейством, считая его скорее делом жадности, чем доказательством слабости идолов. Но огонь и землетрясения нисколько не корыстны, однако боятся и стыдятся демонов и статуй не больше, чем волны – камешков, рассыпанных на взморье. Я знаю, что огонь изобличает суеверия и излечивает от них. Если хочется избавиться от безумия, к свету тебя выведет огонь. Он сжег и храм в Аргосе вместе со жрицей Хрисидой, и храм Артемиды в Эфесе, второй после амазонок; часто охватывал он и Капитолий в Риме. Не пощадил он и капище Сараписа в Александрии. В Афинах же он разрушил храм Диониса Элевтерия; а в Дельфах храм Аполлона сначала разорил ураган, затем истребил мудрый огонь. Все это показано тебе, словно некое предисловие к тому, что обещает пламя. Разве изготовители статуй не вызывают в душе тех из вас, кто обладает рассудком, презрение к материи? Афинянин Фидий написал на пальце Зевса Олимпийского: «Пантарк – красавец», прекрасным был для него не Зевс, а любимец. Пракситель же, как рассказывает Посейдипп в книге «О Книде», создавая статую Афродиты Книдской, сделал ее похожей на свою возлюбленную Кратину, чтобы несчастные безумцы могли поклоняться подружке Праксителя. Когда же процветала гетера Фрина из Теспий, все художники, изображая Афродиту, воспроизводили красоту Фрины, так же как каменотесы в Афинах делали Гермесов по Алкивиаду. Тебе остается решить, хочешь ли ты поклоняться гетерам.

§ LIV. О людях, провозглашавших себя богами