Увядание

Его длинные темные ресницы опущены, словно он обдумывает, стоит ли изображенное на странице моего внимания. Наконец протягивает мне рисунок. Это изящный карандашный набросок дома, увитого плющом. Элегантное, но крепкое строение в викторианском стиле буквально утопает в зелени. Взгляд приковывают мощные деревянные балки веранды, надежные окна. Линден не упустил ни одной, даже самой мелкой детали, и весь дом виден как на ладони: можно разглядеть одежду, оставленную кем-то на ручке двери в одной из комнат. Нет никаких сомнений, что здесь живет семья. Женские руки то ли ставят, то ли убирают пирог с подоконника. Дом развернут углом к зрителю, поэтому я вижу сразу две его стены. Качели будто замерли в движении – рисунок небольшой, поэтому ребенок, который с них только что спрыгнул, оказался за его границей. На траве стоит миска с водой. Скоро вернется собака и будет из нее пить. Сейчас она бродит где-нибудь по округе или дремлет на соседской клумбе.

– Ух ты! – невольно выдыхаю я.

Его лицо светлеет, и он принимается расчищать от бумаг место рядом с собой. Приглашает меня подсесть к нему поближе.

– Как-то само собой придумалось, – говорит он. – Отец считает, что изображать семьи в домах, которые проектируешь для других, плохая идея. Говорит, никто не захочет покупать дом, в котором уже кто-то живет.

Его отец ошибается. Та еще новость!

– Я бы его купила, – признаюсь я.

Наши плечи соприкасаются. Только в постели мы находились так близко друг к другу.

– Мне нравится населять свои рисунки людьми. Так у домов появляется, ну, не знаю… душа.

Он показывает мне другие дома. Одноэтажный фермерский дом, на крыльце которого спит кот. Высоченные офисные здания с бесчисленными рядами сверкающих окон – они напоминают мне о доме. Гаражи. Беседки. Магазинчик в торговом центре. Я сижу, словно оглушенная. Да, рисунки просто великолепны. Но дело скорее в самом Линдене. Он увлеченно указывает мне на разные детали, описывает, как работал над всеми этими проектами. Я не ожидала от него такой страсти к любимому делу. Даже не подозревала о его таланте и мастерстве.

В своих переживаниях он всегда мне виделся слишком вялым и апатичным. Но не все в мире такое, каким кажется. Его рисунки приковывают к себе взгляд, поражают необычайной красотой и силой. В домах, что он проектирует, хочется прожить долгую жизнь, как в том доме, где я выросла.

– Раньше я продавал их десятками. Это было еще до того, как… – он замолкает.

Мы оба знаем, почему он забросил работу. Заболела Роуз.

– Раньше я даже сам строительство контролировал. Наблюдал, как оживают мои рисунки.

– Почему снова этим не займешься? – спрашиваю я.

– Времени нет.

– У тебя куча времени.

Четыре года, если точно. Не густо. По его взгляду нетрудно догадаться, что он думает о том же.

Улыбается. Не могу разобрать, что скрывается за этой улыбкой. Возникает ощущение, правда, лишь на секунду, что, заглянув мне в лицо, он за гетерохромными глазами увидел меня. Не мертвую девушку. Не призрака Роуз. Меня.

Линден протягивает руку к моему лицу. Пальцы раскрываются, как лепестки цветка, порхающими движениями очерчивают линию подбородка. Взгляд его серьезен, кроток. Он незаметно придвигается еще ближе. Меня тянет к нему с неудержимой силой, и по какой-то необъяснимой причине я знаю, что готова ему довериться. В его крепких объятиях я могу наконец перестать притворяться. Губы сами раскрываются в ожидании поцелуя.

– Я тоже хочу посмотреть на твои рисунки! – раздается рядом голос Сесилии.

Открываю глаза. Спустя мгновение отдергиваю руку, которая непостижимым для меня образом уютно устроилась в сгибе его локтя. Перевожу взгляд на Сесилию. Живот. Карамелька за щекой. Чуть отодвигаюсь, чтобы дать ей место. Она садится между нами и принимается рассматривать рисунки, которые ей терпеливо показывает Линден.

Она не понимает, почему порван канат, которым к ветви дерева была привязана шина, а дверь магазинчика, в котором нет ни одного посетителя, украшает праздничный венок. Ей быстро становится скучно, но прекращать этот разговор она не желает. Еще бы! Она всецело завладела вниманием Линдена и не хочет его потерять.

Залезаю в постель к Дженне, плотнее задернув за собой полупрозрачную занавесь балдахина.

– Спишь? – спрашиваю шепотом.

– Нет, – шепчет она в ответ. – Ты хоть понимаешь, что он тебя сейчас чуть не поцеловал?

Как всегда, ничего не упустит. Ловлю на себе ее испытующий взгляд.

– Не смей забывать, как ты здесь оказалась, – говорит она. – Не смей!

– Не забуду, – обещаю я.

Она попала в самую точку.

На долю секунды я почти забыла.

Погружаюсь в сон. Голоса всех находящихся в комнате звучат словно издалека, но не исчезают совсем. Мне снится, что Сесилия стала божьей коровкой в клетчатой юбке, а Распорядитель Вон превратился в огромного сверчка. У них мультяшные глаза.

– Послушай меня, золотце, – говорит он, приобняв ее за спинку ворсистой лапкой. – У моего сына есть еще две жены. Твои сестры. Не мешай им.

– А как же…

В ее рисованных глазах негодование и грусть. Она посасывает карамельку.