Увязнуть в паутине (ЛП)

Шацкий почувствовал в кармане вибрацию телефона. Снова эсэмэска. Перед тем он написал Монике, что с удовольствием выпьет с ней чашечку в четыре часа, но при условии, что та позволит ему хвалить свои одежки. Интересно, что там она написала в ответ.

— А в субботу пани не боялась, что пан Теляк сможет воспользоваться вашими же таблетками, чтобы покончить с собой?

Женщина закусила губу.

— Об этом я не подумала.

Шацкий взял открытую папку с материалами дела и прочитал: «И вот я подумала, быть может, кто-то оказал ему услугу, потому что, честное слово, нет, видно, миров, где пану Хенрику могло быть хуже, чем здесь».

— Это ваши слова, — сказал он.

— Но я не помню такого, чтобы они были в протоколе, — выпалила та, глядя прокурору в глаза.

Шацкий улыбнулся.

— Вы правы, я прочитал собственную заметку. Что вовсе не отменяет факта, что это ваши слова. Тут же в голову приходит вопрос, не произошла ли вся описанная пани ситуация не в пятницу, а в субботу. И, случаем, не дали ли вы пану Теляку больше таблеток, чем было нужно, чтобы — назовем это деликатно — дать ему выбор.

— Ну конечно же — нет! — подняла та голос. — Это подлые инсинуации.

На эти слова Шацкий не отреагировал.

— Надвигается вопрос, почему в ходе предыдущего допроса вы не упомянули о ночном разговоре с паном Теляком. Лично я подобное бы запомнил.

Женщина опустила голову, опираясь лбом на кончики пальцев.

— Не знаю. Я не могу этого объяснить, — тихо произнесла она. — Честное слово, не могу.

Шацкий воспользовался ситуацией, чтобы незаметно глянуть на дисплей телефона. «В таком случае бегу переодеться. Довстре 4 в Шп. Мо».

— Поверьте, сейчас я говорю правду, — прошептала Ярчик. — Зачем мне было бы лгать?

Мне и самому хотелось бы это знать, — подумал Шацкий.

— Этот вот вопрос может показаться пани странным, но где вы воспитывались в детстве.

Ярчик подняла голову и удивленно глянула на хозяина кабинета.

— Здесь, в Варшаве, но мои родители из Лодзи.

— А в каком районе?

— В Центре, неподалеку от комендатуры на Вильчей. Но когда мне исполнилось двадцать пять, я перебралась в Гродзиско. Уже лет и лет.

После этого Шацкий слегка наклонился к женщине. Ему не хотелось, чтобы та отвела взгляд, когда он будет задавать следующий вопрос.

— Говорит ли пани что-нибудь имя Камиль Сосновский?

Ярчик не спустила глаз. Не моргнула. Не наморщила лба.

— Нет, — коротко ответила она. — Кто это?

— Неудачник. Ладно, это неважно.

Ханна Квятковская выглядела намного лучше, чем неделю назад, не была она и столь дерганой. Возможно, ее паршивое состояние не было вызвано не неврозом, а только лишь психотерапией выходного дня, законченной нахождением останков Хенрика Теляка. Сейчас она казалась особой энергичной и довольной жизнью. И, благодаря этому, привлекательность ее увеличилась. Шацкий подумал, что объективно она значительно красивее Моники, хотя и старше на восемь лет. На несущественные вопросы, которые он задавал, чтобы раскрутить беседу, женщина отвечала коротко и по делу. Один раз она даже позволила себе пошутить, но Шацкий не отреагировал. Больше уже не пыталась. Оказалось, что Лешек таки прав, и что Квятковская росла неподалеку от площади Конституции, хотя сейчас проживала на Грохове, неподалеку от площади Шембека. Шацкому хотелось спросить, не чувствует ли она себя ссыльной, как он сам, но от этого намерения отказался. Вместо этого он спросил у нее про Камиля Сосновского. Немного подумав, женщина заявила, что такой ей не известен. И ей не хотелось знать, почему прокурора это интересует.

— Пани известно, что такое фоноскопия? — спросил тот.

Квятковская почесала щеку.

— Ну… не знаю, — ответила она. — Но по названию делаю вывод, что это что-то вроде дактилоскопии, только относится к звукам. Наверняка, это какая-то криминалистическая техника, касающаяся распознавания голоса. Я права?

— На все сто. Зачем я спрашиваю? Так вот, в ходе следствия мы зафиксировали, — про себя Шацкий выругался за употребление новояза, — диктофон пана Теляка. Могу вас признаться, что тот был чем-то вроде записной книжки и дневника. Он записывал там деловые встречи и персональные размышления. Самым интересным для нас оказался фрагмент, записанный им после субботней психотерапии.

Квятковская отрицательно покачала головой.

— Не хотелось бы мне услышать того, что он записал. Для нас все было ужасно, а что говорить про него.

— Тем не менее, я расскажу пани вкратце. Пан Хенрик находился в крайне плохом состоянии, ему казалось, будто бы он слышит голоса, но считал, что это у него бред, галлюцинации. И тогда он решил записать их, чтобы проверить, реальны ли те.

Он прервал, внимательно следя за реакцией Квятковской. Та ничего не сказала, но ее свободное настроение испарилось. Несколько раз она моргнула правым глазом. Шацкий спросил, не желала бы пани Квятковская как-то все это прокомментировать. Та отрицательно мотнула головой и поправила очки. Шацкий вновь почувствовал почесывание в мозговой коре. Либо я уже не способен ассоциировать факты, либо необходимо обратиться к неврологу, подумал он.