— Все вы являлись вчера свидетелями того, что Джеромо Прекрасноголосый встретил, наконец, достойного соперника, мистрис Нику. Джеромо, как всегда усладил нас своим блестящим, безупречным пением, а мистрис Ника покорила огнем и жизнью, вложив в пение все свои чувства и сердечность. Однако достопочтенный Джеромо продолжает настаивать на том, что мистрис Нике помогала магия темного эльфа — он покачал головой — И, хотя, мы можем поручиться, что вчера магии здесь не было и в помине, все же хотели бы, прекратить всякие домысли и разговоры на сей счет. Я вижу выход только в одном: Джеромо Прекрасноголосый и мистрис Ника должны спеть еще раз.
Ника быстро взглянула на Джеромо и ей очень не понравилась его довольная улыбка с которой он встретил ее взгляд.
— Прошу вас, — герцог поднял руку, приглашая состязающихся. — Кто из вас желает петь первым?
— Я уступаю первенство даме, — галантно поклонился ей Джеромо, а Нике все меньше нравились его многозначительные усмешки. Она чувствовала, что за ними скрывался, какой-то подвох.
Она вышла вперед и пробежавшись по струнам лютни, осторожно начала петь, пробуя свое залеченное горло. Она не тревожилась о том, что могла бы не спеть эту, довольно сложную, арию, просто не нужно брать слишком высоко.
И тут Ника с удивлением услышала, что ей кто-то подыгрывает, причем подыгрывает не перевирая ни одной ноты. Повернувшись, она увидела, стоящего рядом с ней Джеромо, наигрывавшего на своей лютне с такой уверенностью, будто это он должен был сейчас выступать с этой песней. И Джеромо, наблюдая ее тихую панику, вскинув в наигранном удивлении брови, действительно начал петь. Ника спохватилась, оказывается она чуть не пропустила начало куплета.
Откуда он знает ее? Откуда он, вообще, мог знать ее? Но тут же горько усмехнулась: Господи, так вот кто стащил дощечку на которой она записала ноты и слова. Конечно это сделал не он сам, а, возможно, мальчик слуга, что приносил завтрак. Нику прошиб пот — Джеромо, перехватил инициативу и теперь ведет их дуэт.
Он пел в полную силу, намного выше ее возможностей, а она невольно должна была тянуться за ним. И то, что для него было в порядке вещей, для нее переросло в катастрофу. Она просто не могла брать, своим только только подлеченным, успокоившимся горлом те высоты, которые легко брал Джеромо, отлично зная, что это выше ее возможностей. А она пела на их пределе, с испугом, глядя в торжествующие мстительные глаза менестреля, чувствуя, что вот сейчас сорвет голос. Он ждал этого. Нет, она не пустила «петуха», а в какой-то момент, открыв рот не смогла издать ни звука, глядя на соперника широко раскрытыми от ужаса глазами. Надвигался позор провала, не говоря уже об унижениях, которые последуют со стороны его клики. Менестрель подхватил ее пение. Он прекрасно выучил сложную арию и допел ее легко и свободно. Без нее.
Ей оставалось только подыгрывать ему, ожидая, что вот сейчас он отступиться, замолчит и всем станет ясно, насколько она слаба и уступает Джеромо. Однако, пока, у всех сложилось впечатление, что они поступили так намерено, поделив песню на две части, начало которой спела Ника, а закончил — Джеромо. Хорошо, что она еще не записала слова Призрака, жутким голосом требующего от Кристины: «Пой мне!», что бы тогда, она делала. Надо сказать, что получилось здорово, если бы не пережитый Никой страх. И еще, она, терялась, не зная, как расценить поступок Джеромо: благородный соперник? Или человек, ясно давший ей понять, что в его власти было уничтожить, растоптать ее. Но, ведь, он этого не сделал, за что Ника, по видимому, должна была благодарить его до скончания века. Мер-рзавец… На ее глазах навернулись слезы досады. Но этот самовлюбленный тип все понял по своему, по-видимому, приняв эти слезы за восторженную благодарность. Улыбочка сошла с его гладкого лица и он схватив руку Ники, горячо поцеловал ее. А может и не мерзавец. Ведь не «утопил» он ее, хотя запросто мог бы.
Публика, как-то вдруг притихла и, в наступившей, тишине голос герцога произнес:
— Я ждал вас.