Увидеть Париж – и победить!

– Частично я, своих бойцов-официантов подтянул. А остальные, которые клоуны – это не мои. Я их даже в лицо не видел, только носы и уши.

– Твои задачи?

– Отсматривать, страховать, подменять, подчищать.

– И своих?

– И моих. Как в боевых условиях – тут без вариантов. Это моя работа.

– Что дальше?

– Дальше? Дальше ты, как черт из табакерки. И всё кувырком. Хорошо ты тут всё сладил.

– Почему я?

– Больше некому. Последний живой всегда и есть самый хитрый и главный. В остатке только ты, остальные уже на небесах. Вот и выходит…

Верно мыслит. Опасно.

– Адреса, мейлы, пароли?

– Пиши…

Вспоминает, диктует почти без запинки. Ничего не просит, хотя надеется. Все надеются до последней секунды.

Слушать, улыбаться, переспрашивать, детали обсуждать, чтобы поверил, расслабился и… принял неожиданную, мгновенную, милосердную смерть. Лучше, когда люди умирают счастливыми. И спокойнее – и жертве, и палачу. Но почему-то кажется, что ему счастливая смерть ни к чему, потому как он с ней накоротке знаком. Не нужен ему обман.

– Какого хрена тебя сюда занесло?

– Нас всех одним хреном – были служба, звездочки, выслуга, да враз ничего не стало.

– А чего так?

– Генералу одному из арбатского военного округа про службу нашу объяснил. Доходчиво. Ну и получил на что нарывался – по самые погоны. А дальше как у всех: ни кола, ни двора, ни работы. На руках «волчий билет», дочки-близняшки и женабиблиотекарша с минималкой, на которую два раза в магазин сходить. Вот и пришлось…

Не жалуется, просто рассказывает, потому что такое сплошь и рядом, никого такими историями не удивишь и не разжалобишь.

– Ну что, работаем?

Не про работу вопрос, про жизнь…

– А если нет?

– Если нет… – кивнул понятливо. – Тогда просьба. Я письмо домой напишу и деньги… скажу куда заховал. Перешлешь? Деньги… хрен с ними. Ты ведь, скорее всего, прикарманишь, но письмо передай. Обещаешь?

– Передам.

Глядит, хочет верить, хотя… не верит.

– Пиши!

– Мне долго левой рукой.

Ну да, правая у него в куски.

– Я подожду.

Пишет, морщится, испарина на лице: кончился «наркоз», боль пришла. Но пишет, старается. В последнем письме в нем всё – и прости, и прощай.

– На, забирай. Адрес в конце.

– Хорошо, перешлю. И деньги тоже. Мне чужого не нужно.

– Спасибо, коли не шутишь. И даже если шутишь – спасибо. Тогда еще просьба.

– Какая?

– Можно я сам? Как самурай. Всегда хотел понять этих… япошек, которые себя по живому режут. Может, в этом какой-то кайф есть? Теперь вот узнаю. Не бойся, не пырну – куда мне против тебя без рук, без ног. Ну что?

А может и так. Если так, то любая экспертиза подтвердит, что он сам себя.

– Валяй.

Вытащить, раскрыть, протянуть нож. Простой перочинный, но с длинным, заточенным лезвием. И отойти, отступить за спину, на случай неожиданного броска.

– Ты процедуру этого дела, случаем, не знаешь?

– Нет.

– Ладно. Придется на импровизе.

Рванул из штанов, закатал вверх рубаху, заголяя живот. Замер. Непростая ему смерть досталась, в полном сознании и понимании. Ну да, сам выбрал.

– Еще хочу спросить… напоследок. Ты чей в этой дерьмовой истории: их или наш?

Что ему ответить? Может, даже полуправду, потому как вряд ли он ее кому-нибудь расскажет.

– Свой я. По одну сторону «нитки» мы.

– Тогда ладно. Тогда не так обидно.

Зажмурился. Замер. Сжал нож так, что побелела, задрожала рука и, преодолевая последний смертельный ужас, ткнул себя лезвием в живот изо всех сил, чтобы в последний момент не передумать, не отвести, не сдержать удар. Что-то хрустнуло, чмокнуло и на землю тонкими струйками брызнула кровь.

«Самурай» вздрогнул, замычал, заскрипел зубами, выкатил глаза и напрягаясь, повел лезвием вбок, распуская живот, как тряпку. Откинулся, прошептал затихая:

– Суки они… япошки… Нае… меня! Ни хрена… в этом… нет!

И умер…

На этом всё и кончилось. Всё! Потому что и этот след, эта последняя надежда оборвалась, как гнилая нитка. И весь этот заказ, и харакири, и смерть Михаила Сергеевича и «официантов», у которых тоже, наверняка, были дети, вся эта стрельба и беготня были напрасны! Его опять обставили по всем статьям! Он опять лапал в темной комнате тень убежавшей оттуда кошки.

Нет, эту игру ему, по ходу, не выиграть, здесь можно только проиграть. В очередной, безнадежный раз. Почему? Потому что противник сильнее. Изощреннее. Дальновиднее. И… все козыри у него на руках, а карты – крапленые.

– Игра закончена, господа, прошу освободить место…

* * *

Начнем с начала. С самого. Что мы имеем? И чего не имеем?