Увидеть Венецию и… (диалог с Иосифом Бродским)

Пройдя до конца пока что немноголюдную набережную Каннареджо, мы сворачиваем налево и попадаем в оживленную суету торговой улицы с овощными, фруктовыми и рыбными лотками. С головой окунаемся в музыку венецианского диалекта, вобравшего в себя и мягкий звук воды, что лениво плещется у набережной, и рокот волн, бьющихся о скалы в открытом море. Однородный ритм воды и колокольного звона, определявший до сего момента твое размеренное, неторопливое движение, поглощается аритмичным биением пульса этого места. Как невозможно расписать по часам и минутам ритм-партию морского прибоя, так же невозможно предвосхитить ритмический рисунок жизни торговой улицы: ее пульсация зарождается стихийно и меняется от такта к такту, превосходя по сложности самую изощренную джазовую импровизацию. Музыку рынка нельзя предугадать, но ее можно прочувствовать и безоговорочно отдаться ей, как отдаешься волшебным звукам сонаты. И тогда ты вольешься в этот непредсказуемый ритм, став одним из сотен его творцов.

Увлекаемые потоком венецианцев и туристов, мы добираемся до конца рынка с его какофонией звуков и сворачиваем на беспорядочно ответвленную улицу, где опять мало людей. Витающее в воздухе ощущение музыкальности постепенно уплотняется и наконец-то материализуется в звуках живой музыки. Это квинтет уличных скрипачей исполняет зажигательную мелодию явно средиземноморского происхождения. Мы с улыбкой проходим мимо, бросая в раскрытый футляр монеты в один-два евро: они со звоном ударяются о горсть уже лежащих на дне денег, обогащая пьесу новыми звуковыми нюансами.

Мы выходим к каналу на какой-то совсем узкой улочке – по обе стороны неутомимую воду сдавливают старые, усталые здания, повернутые к ней невзрачной задней частью. Своеобразный ритм здесь создают веревки с бельем, натянутые между домами на уровне верхних этажей: подобно тактовым чертам, они через определенные промежутки разделяют водный нотоносец на части. Видим, как из-за поворота выплывает черная лакированная гондола с двумя пассажирами. Непрерывно скользя в своей лодке по «нотоносцу», гондольер словно считывает с него музыку, исполняет с листа неаполитанскую песню – разумеется, о море, солнце и любви. Здесь идеальное акустическое пространство: голос певца, отражаемый водой и стенами зданий, обладает необыкновенной полетностью и полнотой звучания.

«Чего местные никогда не делают, это не катаются на гондолах. Начать с того, что катание на гондоле дорого обходится. Только туристу-иностранцу, причем состоятельному, оно по карману. Местные жители, которые шастают и носятся по своим повседневным делам, не обращают внимания или даже страдают аллергией на окружающий блеск. Ближе всего к поездке на гондоле они оказываются на пароме через Канале Гранде или везя домой какую-нибудь громоздкую покупку – стулья или стиральную машину. Но ни паромщик, ни лодочник не запоют по такому поводу O sole mio».

Инна считает, что побывать в Венеции и не прокатиться в гондоле по Гранд-Каналу – непростительная трата жизни. Сорокаминутная прогулка стоит недешево – восемьдесят евро, но ведь мы – иностранные туристы, поэтому делаем вид, что вполне состоятельны и катание нам по карману. Мы подходим к незанятому гондольеру, который о чем-то беседует с собратом по цеху, и предлагаем ему честно заработать на нас деньги. Немолодой лодочник, одетый в непременно полосатую майку и шляпу с красной лентой, радуется оказанному доверию и уверяет, что прогулка будет для нас незабываемой. Он помогает дамам забраться внутрь и усесться в мягкие, обитые красным бархатом кресла, а я с фотоаппаратом пристраиваюсь впереди. Гондольер взбирается на «пьедестал» позади всех, взмахивает веслом, словно смычком, и наша незабываемая прогулка начинается…