Увидимся в темноте

И секунды не прошло, как Сергей Валентинович понял: мать и сын Ветровы жили в чрезвычайно стесненных условиях. Совсем небольшая площадь (метров пятнадцать, не больше), единственное окно, шторы на котором плотно задернуты. Диван у стены напротив окна, близко придвинутый к дивану журнальный столик со стопкой книг. Еще один стол – письменный; лампа, которая стоит на нем, – единственный источник света. Лампа выглядела богато, едва ли не самая богатая вещь в комнате. Массивное малахитовое основание, латунные вставки, кариатида, поддерживающая зеленый купол-абажур. Бóльшую часть комнаты занимали составленные друг на друга картонные коробки: они высились вдоль стен в несколько рядов. Скорее всего, в них хранились вещи из прошлой жизни Полины – в большой квартире в центре города. И разбирать их она не будет, как не стала менять табличку на двери. Старую жизнь в новую не впихнешь, как ни старайся. Но и совсем отказываться от нее нельзя. Наверное, поэтому все, что представляло хоть малейшую ценность, стояло на полке старого камина (недействующего, судя по его забитым хламом внутренностям).

Фотографии.

Половина из них пряталась в полумраке, но вторую (ту, что ближе к свету) Брагину разглядеть удалось. Странно, но он не нашел на них Кирилла, да и самой Полины было немного – всего-то несколько снимков. Девочка-подросток в обнимку с той, кем со временем стала сама, – сухощавой, коротко стриженной брюнеткой (очевидно, это и была женщина-легенда Агния Барская). Девочка чуть постарше с Агнией и каким-то улыбающимся бородачом. Совсем маленькая девочка, относительно молодая Агния – и снова бородач.

Это разные бородачи.

Один наверняка отец, высокий, плечистый. Плотный, но не толстый – основательный, что ли. Одновременно похожий на Арнольда Шварценеггера и советского актера Урбанского: с плакатным лицом положительного героя, единственного, кто может спасти мир. Никого он не спас, как показало время, даже себя.

Взял и застрелился.

Второй бородач – потоньше и посуше, с мальчишеским хохолком на макушке и рассеянной улыбкой на живом подвижном лице; такие красиво стареют (хотя на фотографии ему и сорока нет) и нравятся женщинам, безоглядно, всегда.

Шапсай?

– …Что вы здесь делаете?

Звук голоса был таким резким, что Брагин невольно вздрогнул. Обернувшись, он увидел Полину с маленькой эмалированной кастрюлей в руках. От кастрюли валил пар, Полина в фартуке, надетом прямо на уже знакомый Брагину вельветовый пиджак, выглядела совсем уж затрапезно. И, наверное, вряд ли бы хотела, чтобы ее застал в таком виде кто-то посторонний.

– У вас было не заперто, – промямлил Брагин.

– Я спросила не об этом. Что вы здесь делаете?

– Брагин, Сергей Валентинович. Следователь прокуратуры.

– Я вас помню. Мне повторить вопрос в третий раз?

– Мне бы хотелось кое-что прояснить относительно дела Ольги Трегубовой. Поэтому я здесь. Дверь оказалась открыта, и я вошел.

– По-моему, это неприлично. Входить без спроса туда, где вас не ждут.

– Большинство входит. Вы бы тоже вошли.

Женщина ничего не ответила на это – довольно смелое – предположение. Она проскользнула мимо, едва не задев Брагина, ловко обогнула небольшой выступающий мыс из коробок и поставила кастрюлю на маленький столик, похожий на ломберный. До сих пор Брагин его не видел: он стоял в «темной зоне», куда почти не проникал свет.

И нескольких секунд не прошло, а дурацкого фартука на ней больше нет, такое ощущение, что он растворился в пространстве сам собой.

Полина не предложила сесть, очевидно надеясь сократить визит «следователя прокуратуры» до минимума. Ну, ничего, у Брагина и на этот случай заготовлен план короткой беседы, с обязательным вопросом о добровольной помощи следствию (снятие отпечатков). Но беседу начал не он – Полина. Которая, казалось, не была особенно удивлена его визитом.

– Накатала-таки подметное письмо. И что-то объяснять ей без толку. – Женщина устало махнула рукой.

– Не понимаю.

– Да, он бывает там. Нечасто. Есть причины. Я могу объяснить. Надеюсь, хотя бы вы сочтете мои объяснения убедительными.

– Мы обязательно обсудим это. – Сергей Валентинович сделал вид, что не удивлен словам Ветровой, на всякий случай. – А пока… Вы, наверное, уже знаете, что произошло с Ольгой.

– Да-да… Какая-то дикая история.

– Ее убили.

– Бедняжка, ей-то за что, – без всякого выражения произнесла Полина. – Лучше бы это случилось с Гретой.

– Лучше бы этого не случалось ни с кем.

– Да, конечно. Я не жажду ничьей крови, правда. Но в этом коммунальном аду… Рога и копыта отрастают сами собой. Оксане уже сообщили? Она приедет?

– Возможно, позже. Ближе к осени. Или когда-нибудь еще.