Узбекские повести

От своего голоса Камал проснулся. Смеялся во сне, только в объятиях держал не сказочную коробочку, а крепко спавшую, сжавшуюся в уютный комочек жену. Прижавшись к нему, она казалась такой беззащитной, такой маленькой. В душе Камала боролись любовь и жалость. Большой рукой он погладил узкие плечи, худенькое, увядшее тело жены. В окне вставал медленный рассвет. В сером предутреннем свете особенно бросалось в глаза, как постарело ее бледное усталое лицо. Совсем, казалось, недавно она была молода, свежа и полна жизни. Истомила работа, иссушил зной хлопкового поля. Конечно, Камал гордился, что у него старательная, трудолюбивая жена, плохо только, поправлял он себя в уме, что в заботах о семье и о работе Нигора совсем забывает себя. И в самом деле, когда ей заниматься собой? Камал заметил, что он как бы оправдывает перед кем-то свою жену и этот кто-то глубоко неправ в своем взгляде на Нигору. Была какая-то двусмысленность и нечестность в этих размышлениях, но он тем не менее разматывал и разматывал цепь навязчивых мыслей, будто составлял характеристику для какого-то невидимого отдела кадров. Одна управляется с хозяйством. Родила трех прекрасных здоровых сыновей! Что еще нужно? Нет, как ни поверни, а такая жена достойна самой горячей любви. Но разве любовь нуждается в каких-то рассуждениях, доказательствах… Чтобы преодолеть странное противоречие, Камал тихо прижал к себе доверчиво раскрывшуюся ему навстречу полусонную жену.

Ветер с дождем гнали зеленые «Жигули» по пустой мокрой дороге. Мерно мотались очистители, сгоняя воду, стекло затягивала тонкая жирная пленка. Серые тяжелые облака плотно обложили горизонт, небо провисло над бескрайними унылыми полями. Наверное, и погода сказывалась на настроении людей, ехавших в машине, до сих пор они не обменялись и десятком слов. Сидели нахмурившись, как после ссоры. В густых бровях Камала затаилась обида, а Нишан все глядел на дорогу, не замечая ни дождя, ни холодного ветра, уносившего брызги, фонтанами летевшие из-под колес, ни редких вздохов попутчика. Нишан по-своему глубоко переживал за Камала. Правда, его раздражала бессмысленность и бесполезность этих переживаний: сам он никогда не решится пойти наперекор председательше, и от этого порой ощущал что-то близкое к отчаянию. У нее поддержка секретаря райкома, да и никто из членов правления не поддержит выступление против нее. Камал попробовал, что из этого вышло? Ему же хуже. Если на то пошло, у Нишана тоже нашлось бы что сказать. Это уж совсем плохо, если нечего сказать, значит, остался один шаг до могилы.

Свернули с грейдера на проселочную дорогу, и «Жигули» стали заваливаться в ямы и колдобины, заполненные дождевой водой по глубоким колеям грузовиков и тракторов. Скоро слева от дороги потянулся овраг, заросший по краям камышом, справа — голая степь с участками густой травы, кое-где чернели прошлогодняя полынь и горчак, там и тут застрявшие клубки перекати-поля.

Нишан чуть зазевался, машина пошла юзом по жирной скользкой колее и влетела в яму. Нишан приоткрыл дверь и глянул под передние и задние колеса, попробовал газануть, но колеса легко прокручивались, разбрасывая во все стороны жидкую грязь.

— Кажется, теперь она поедет на нас, — Нишан хотел выйти из машины.

— Вы сидите, — Камал придержал его за руку, — я попробую подтолкнуть.

Камал снял тюбетейку и, сложив, сунул ее в карман, холодный дождь мгновенно намочил волосы и струйками прокрался по шее под рубаху. Толкая сзади с раскачки, Камал навалился изо всех сил, ему удалось поймать момент и помочь «жигуленку» преодолеть какие-то двадцать-тридцать таких важных сантиметров жидкой грязи, но левое заднее колесо с маху ввалилось в следующую колдобину, и из-под машины веером взлетела волна холодной воды и грязи и обдала Камала с ног до головы, он едва успел зажмурить глаза. Так он и застыл на мгновение с черным, залепленным грязью лицом, потом стряхнул грязь с рук, отер лицо, разлепил глаза и побрел вниз, к овражку, где в камышах тускло темнела мутная вода. Спускаясь к воде, Камал держался за камыши, чтобы не поскользнуться. Вода, в которой он мыл лицо и руки, была соленой. В этот овраг стекает вода с больших поливных площадей, сюда приносит она все соли и всю химию, вымытую с тысяч гектаров хлопчатников, и вот этой водой мы собираемся орошать Маханкуль. Пресная почва и на этом участке постепенно превратится в солончаковую. Пройдет пять лет, и освоенные сегодня земли тоже придется промывать. Есть ли смысл, понимая это, портить драгоценную землю?

— Что, братец, здорово тебя окатило? — крикнул из машины Нишан.

— Бывает.

— Ну, давай в машину, недалеко осталось.