Узбекские повести

Камал был вне себя от гнева и, не обращая внимания на вопли старика, по рукам и ногам связал его и примотал к дереву, а затем, как человек, хорошо управившийся с нужным делом, успокоился и пошел к дереву, где оставил топор.

— Эй, послушай, развяжи меня! По-хорошему тебе говорят, — сторож пытался высвободить руки и ноги, проявляя молодую гибкость и верткость.

Камал, не отвечая, резал ветки и складывал их в две аккуратные кучи.

— Узнает апа, тебе же хуже будет, — грозил старик.

Камал спокойно занимался своим делом, будто работал в собственном саду. Сторож устал кричать и только тихо, но злобно хрипел.

— Ты, парень, не надейся на свою силу. Тебя за это по головке не погладят. Смотри, хвост тебе оттяпают! Попомнишь меня!

Камал сложил ветки в две одинаковые кучи, связал их и перебросил одну за спину, другую на грудь, и, даже не взглянув на проклинавшего его сторожа, поднял топор и отправился домой.

— Эй, ты уходишь? — вскинулся старик. Ему явно не хотелось остаться на ночь привязанным к айве. — Неужели ты меня не развяжешь, негодяй?

Но Камал неумолимо удалялся в сторону кишлака, где зажглись уже редкие огни.

— Братец, дорогой! Развяжи! Черт с тобой, нарезал веток — забирай! Эй, стой! Стой, тебе говорят! Негодяй, лучше развяжи!

На тутовник быстро опускалась ночная мгла. Камал остановился и прислушался. Вроде бы еще кричит… На минуту ему стало жалко старика, но вспомнил, как полоснул огонь, вспомнил, как перед глазами ходила черная дыра ствола, и решил: пусть подумает, не будет в следующий раз пускать в ход ружье. Он еще раз прислушался — вроде бы кричит, но это только казалось, ведь он уже был возле своего дома.

Нигора, увидев мужа с двумя вязанками тутовых веток, обрадовалась, помогла их снять и развязать. Она не спрашивала, как и где он их раздобыл.

— Слава аллаху, слава аллаху, — повторяла Нигора, разделив каждую вязанку на две части. — Просто не знала, что делать до завтра. Хоть эту ночь буду спать спокойно.

Но радость жены не успокоила Камала, ведь ей и в голову не могло прийти, что произошло из-за этих листьев в колхозном саду. С тяжелым сердцем Камал вошел в дом, немного поиграл с детьми, но не рассказывал им сказок, а включил телевизор. Глупо получилось. Сторож-то, в сущности, ни при чем, разве можно было так обходиться с невинным человеком. Разве сторож виноват, что не хватает кормов для шелкопряда. Конечно, старик вредный, противный. Да еще чуть не убил. Чуть-чуть — и все! Но и сам-то хорош! Разве можно было так поступить с пожилым человеком. Глупо. Ах, нехорошо! Камал снова вспомнил, как вязал сторожа. Не развеселил Камала даже забравшийся на него Султан. Султан хотел, чтобы отец рассказал сказку, но у Камала не было настроения. Дети почувствовали, что отцу не до них, и затихли.

Нигора уже собрала на стол, когда кто-то настойчиво постучал в калитку. Нигора побежала открывать, но Камал остановил ее и сам, натянув сапоги, вышел во двор.

Это был Нишан. Стоял неподвижный, грузный, как статуя. В руке у Нишана висела веревка.

— Ты веревку оставил в тутовнике, — на большее у Нишана, видимо, не хватило слов от распиравшего его возмущения.

Камал взял веревку. Сказать было нечего. Он почесал в затылке.

— Проходите, Нишан-ака.

— Ты думаешь, я к тебе в гости пришел? — прохрипел Нишан. — Никак не пойму, дурак ты или притворяешься? Нарочно накликаешь на себя беду? Ведь завтра тебя, на горе детей, в тюрьму упрячут! Если Фаттах пожалуется — тебе несдобровать.

Камал развел руками. Его спокойствие еще больше возмутило Нишана, он сдвинул свою огромную кепку на затылок.

— Может, ты на кого надеешься? А? Может, у тебя рука в области, а мы не знаем? Запомни, ты один, как вбитый в землю кол! Лучше бы ты ладил с людьми, уважительно относился к старшим… Почему ты все время прешь на рожон? Ой, смотри, ты за это поплатишься.

— Так получилось, Нишан-ака.

— Получилось! У меня почему-то не получается, а у тебя все время что-то получается. Не знаю, когда ты наберешься ума!

— Но разве можно стрелять в человека из-за листьев тутовника? Разве вязанка веток дороже человека? Это что же у нас будет?

Нишан немного смешался. Он ожидал, что Камал одумался, будет сожалеть о происшедшем, скажет, наконец, что готов извиниться перед Фаттахом, что все произошло сгоряча, а он вместо этого… О, аллах, ну что за человек! Что-нибудь да отмочит! На него уже и смотрят, как на чудака. Шутка ли — из агрономов в бригадиры, а ведь только своим языком накликал беду. Обжегся, но не научился. Конечно, листья не дороже человека, но ведь он нарушает… Если каждый по собственному разумению будет резать тутовник, то в критический момент может случиться, что листьев совсем не будет… Пойдем с протянутой рукой по соседним колхозам… Эти тутовники берегут на последние дни выкормки! Ведь сколько усилий тратит колхоз, каждый день отправляют людей на машинах в город, ходят по домам, собирают листья по охапке… Уже теперь на листья истрачено несколько тысяч рублей… А он придумал, взял топор и пошел ветки рубить, умный нашелся. Да еще сторожа привязал!