Узбекские повести

Усману самому понравилось это сравнение, и он громко расхохотался.

— А баба она мировая, дядя!.. — продолжал Усман. — Я ее видел в позапрошлом году, на выборах. Вот стерва! Сказала, будто я не имею права избирать! Ну и я соответственно, мол, уже три года как не обжигаю кирпичи и имею право не только избирать, но и жениться. А она мне будто в ответ бедрами так и виляет. Смеется, чертовка, и с томненьким таким видом спрашивает: «А на ком это вы, миленький, жениться собираетесь, не на чужой ли?»

— И ты сказал, что на ней женишься? — с опаской спросил Мустафа.

— Нет, дядя, я не дурак. Я вообще стараюсь о бабах поменьше думать. Тогда я немножко выпивши был, но не сказал, что на ней женюсь.

— Она тебе не пара, Усман.

— А подыгрывать она умеет. Лихая бабенка!

— Она стыд потеряла, — сказал Мустафа. — Ты себе лучше другую найди, Усманбай. Потом мне скажи, мы с Махсумом сходим посватаем. А эта тебе не годится.

— На водяного ужа похожа!..

— Вот, вот, у нее очень холодное лицо, — подтвердил Мустафа.

— Нет, дядя, я не об этом, лицо у нее даже очень теплое, — сказал Усман. — Скользкая она, дядя, понимаете, скользкая, как водяной уж! Никакими руками ее не удержать — ускользнет!

— А у тебя есть кто на примете? — серьезно спросил Мустафа.

— Не будьте глупым, дядя! — грубо оборвал его Усман. И даже изменился от злости в лице. — Нет такой женщины, которая за меня бы пошла, разве что только самому родить!..

Усман резко встал и снова принялся за работу, но без прежней охоты. Сделав несколько ударов, он выпрямился и бросил кетмень.

— Не по мне все это, дядя. Не умею я быть порядочным, меня мутить начинает!..

Усман сел на межу, надел сапоги. Выражение лица его не предвещало ничего хорошего. Мустафа испугался, а вдруг Усман опять что-нибудь вытворит…

— Не могу я быть другим, дядя, — сказал Усман. — Лучше уж пойду своей дорогой.

— Куда же ты пойдешь?

— Куда-нибудь, где можно поспокойней сдохнуть, выпью напоследок грамм пятьсот.

— Ты только сейчас совсем другим был, Усманбай, — с укором сказал Мустафа. — Нельзя же так, пожалуйста, не дури…

— Нет, дядя, ничего не могу обещать. Вы же знаете — для вора и шлюхи клятвы не существует!

— Но ты же не вор, Усманбай.

— Тогда я — шлюха, дядя.

— Нет, Усман, не говори так…

— Тогда я — пьяница, это вас устраивает? Не мешайте, дядя, сгинуть человеку. Не поможет!..

Вечером к Мустафе пожаловал милиционер Низамбай. Выглядел он растерянным, все мялся, не зная, как начать. Мустафа сразу понял, что Низамбай пришел из-за Усмана.

— Он что-нибудь натворил, Низамбай? — с тревогой спросил старик.

— Пока еще не успел, — сказал Низамбай. — Вы бы его прибрали к рукам, почтенный Мустафа. Как-никак мы с вами ведь не чужие, еще деды наши дружили. Мне стыдно, если будут болтать, что вот, мол, Низамбай пошел против своего ближнего. Я уже один раз арестовывал Усмана за драку, год он отсидел, мне хватит и того позора.

— Он что, напился, да?

— Нет, и до этого еще не дошло. Да оно, может, и лучше было бы, если б напился, я бы его тогда одним пинком успокоил. Но нет, совсем трезвый был. Опозорил он меня перед всем народом, бороться заставил. А я ведь не городской участковый, я там всяким приемам да самбам не обучен, я, слава богу, свой, галатепинский… Ваш Усман еще молодой, а мне, считайте, под пятьдесят, разве я могу тягаться с таким быком!..

— Бороться, говорите!.. — Мустафа не поверил своим ушам.

— В том-то и дело, что бороться! — сказал Низамбай. — Пускай сам подтвердит, сказал ли я ему хоть одно обидное слово. И ладно бы дома, так нет, прямо на улице, когда я при исполнении служебных обязанностей… Подошел и взял меня за бока!..

— Вот глупый человек! — Мустафа мог только посочувствовать Низамбаю. — Сил у него много, не знает, куда их деть.

— И вчера он приходил ко мне, просил его арестовать. Еле выгнал из дома! Ну что из того, что сил много, угодит в тюрьму, будет бесплатно работать. Там направят его силу куда надо.

— Вы уж не арестовывайте его, Низамбай, — взмолился Мустафа. — Я с ним поговорю.

— А! Он сам себе роет яму. — Низамбай махнул рукой. — В Галатепе живет семь тысяч человек. Вы видели, чтобы хоть один из них потешался над милиционером? Над милиционером потешаться нельзя.

— А ваши друзья, они разве не шутят с вами? — с надеждой спросил Мустафа.

— Какой он мне друг, ваш Усман!.. Мне уже под пятьдесят, — Низамбай еще раз напомнил свой возраст. — Ваш Усман мне в сыновья годится, нашел, над кем шутить! Вы хоть знаете, сколько дадут за оскорбление милиционера?

Этого Мустафа не знал, но, глядя на рассерженное лицо Низамбая, понял, что дадут много.

— Еще раз такое вытворит, арестую, — пообещал Низамбай. — Так ему и передайте. Если не терпится угодить в тюрьму, пускай едет в город и пристанет к городскому милиционеру. Там-то хорошо знают, что с такими хулиганами делать. А мы разбаловали тут вас. Каждый, кому не лень, ходит на голове!

— Не сердитесь, Низамбай, — сказал Мустафа. — Не обижайтесь на Усмана, я сам с ним поговорю.