Узел

— Можешь считать это жестом доброй воли. Я даю тебе время. Возможно, завтра ты передумаешь, и тебе не захочется начинать этот разговор. Но если захочешь, пусть он будет на холодную голову. Сейчас нам есть чем заняться…

Мы успокоились, остыли и снова реагируем друг на друга. Меня снова будоражит запах ее чистого тела и ощущение обнаженной кожи. Ее губы волнующе целуют меня в шею, по телу пробегает теплая волна от одной мысли о новой близости, член снова как каменный. Мне всегда так мало было нужно, чтобы захотеть ее. Я всегда так легко ее хотел…

— Или ты даешь время себе? Или ты просто не хочешь ничего слышать?

Я усмехаюсь про себя: да, Климову так просто не проведешь.

— На самом деле, я не считаю, что сейчас это уже имеет значение.

— Почему? — снова спрашивает она.

— Мы знаем друг друга. Мы знаем, к чему это все приведет. Уже привело. Мы либо пробуем быть вместе, либо… Другого варианта у нас нет. Так больше не может продолжаться, но скрыться друг от друга у нас уже не получится. Давай будем умнее, чем раньше, и не будем изматывать друг друга месяцами. Все просто. Да или нет, Настя?

— Вот сейчас, — шепчет она, — я до дрожи боюсь сказать что-нибудь не то.

— Скажи «да», — улыбаюсь я.

— Да, — не улыбается Климова. — Ты можешь думать обо мне все что угодно. Хоть что. Ты знаешь меня. Лучше других. Может быть, лучше меня самой. Для тебя всегда были явными те вещи, в которых я даже самой себе боялась признаваться. Но ты никогда, никогда не должен думать, что я тебя не любила, слышишь! Ты не должен так думать! Ты не имеешь права так думать…

Больше я не даю ей сказать ни слова. Прижимаю к себе, целую в губы, едва позволяя дышать.

Тогда я верил, что любил. Поверил. Доверял. Думал, что узнал ее. Думал, что не могу ошибаться…

Чувствую ее порывы, эти вздохи, за которым обычно следуют слова, но не даю сорваться никакому другому звуку, кроме стона вожделения. Опрокидываю на спину, тут же подминая под себя. Целую шею, полизываю сладкую кожу на груди, такую умопомрачительную в своей нежности. Посасывая соски и вскипая от их вкуса и ощущения твердости во рту. Хочу обласкать языком Настю всю, но внутри снова становится невыносимо тесно от желания. Вхожу в нее почти сразу. Она влажная от первой близости и уже горячая от нового возбуждения…

Я не дам ей сегодня ничего сказать. Пусть и завтра молчит! Не хочу, слушать ее оправдания.

Не хочу, чтобы она все испортила — вытащила на поверхность то, что я так отчаянно пытаюсь похоронить…

Глава 16

В общем, у нас снова серьезные отношения…

Настя

Чувствую его губы на своих губах. Тяну руки, чтобы обнять, и с удивлением обнаруживаю, что Никита уже одет.

— Что случилось? — Заставляю себя открыть глаза.

— Мне нужно идти.

— Куда?

— По выходным людей тоже убивают. Мне надо быть на месте происшествия.

— Зачем?

— Так положено. Для своевременного решения вопроса о возбуждении уголовного дела и его подследственности.

— Какого-то важного человека грохнули?

— Угу. Человека грохнули важного, а следователь у меня… женщина, одним словом, — усмехается Никита.

— Молодая, красивая, амбициозная?

— Молодая, амбициозная… и тупая.

— Боже, — смеюсь, — я думала в следствии должны только умные работать.

— Должны, да где ж их столько взять. Умных.

— Леднёв, как прикажешь мне тебя на работу отпускать? Если вокруг одни молодые и амбициозные следачки.

— Настюша, не переживай. Молодые и амбициозные следачки не спят с молодыми прокурорами, они спят со старыми генералами.

— Спасибо, обнадежил, — усмехаюсь и вздыхаю с сожалением: — Я даже не слышала, как тебе позвонили и как ты собирался.

— Не хотел тебя будить. Ты так сладко спала. — Он берет мою руку и вкладывает в ладонь ключи от квартиры.

Я крепко сжимаю их — это получше любого признания.

Мы заснули всего пару часов назад. Леднёв и сам, наверное, не выспался. Но на его лице я не вижу следов усталости. На нем нет и досады, что его сорвали с утра пораньше в выходной день. И мне хочется думать, что это не просто профессиональное смирение. Хочется верить, что его бодрость от хорошего душевного состояния. Так бывает, когда мы влюбляемся. Любим. Дни и ночи не спим, едим кое-как, готовые сутками не выпускать друг друга из объятий, занимаемся сексом и не чувствуем усталости.

В той жизни у нас с ним так и было.

— У тебя есть пять минут? Я могу одеться, и ты отвезешь меня. Мне все равно нужно домой, завтра на работу, а у меня с собой ничего, кроме платья. Или тебе не по пути?

— Мне по пути, но нет. Ты поспишь, поешь, а потом спокойно доберешься на такси.

Я просто хочу еще полчаса побыть рядом с ним. Но перспектива остаться и выспаться в его постели тоже очень заманчива. Кто знает, может, Леднёв к тому времени вернется.

— Так кого убили? — интересуюсь сонно и необязательно, совсем не ожидая услышать знакомую фамилию.

— Панкратова.

— Панкратова? — блекло переспрашиваю, и сон снимает как рукой.

Леднёв моментально считывает перемены в тоне, взгляде.

— Вы знакомы?

— Да…

— Насколько близко?