Узел

Уговариваю сына выпить немного бульона, а потом укладываю спать, надеясь, что эта ночь пройдет спокойно. Никита остался с Ариной, но все время на связи. Каждый час звонит, узнавая, как у нас дела. Я жарю себе яичницу, делаю бутерброд с сыром и кофе. Кофе не помешает, спокойный сон мне все равно не светит.

Всю ночь температура у Макса то опускается, то поднимается снова. Под утро ему становится легче. Трогая лоб, чувствую, что он прохладный, да и тело не горит жаром, а дыхание ровное и спокойное. Теперь можно уйти к себе и немного отдохнуть, но у меня нет ни сил, ни желания оставлять сына.

— Мама, — шепчет он. — Мам, — говорит снова и открывает глаза.

— Что мой милый? — Ком застревает у меня в горле. Макс еще ни разу не называл меня мамой. Мне даже кажется, что я ослышалась.

— Мамочка, обещаю, я больше не буду болеть, ты только не отдавай меня обратно.

— Я никому тебя не отдам. Никогда-никогда. — Ложусь рядом и крепко прижимаю его к себе. — Скоро все будет хорошо. Хочешь что-нибудь? Пить? Или есть?

— Чего-нибудь сладенького я бы съел.

— Как только выздоровеешь, будет тебе торт, обещаю. Самый вкусный.

— Хочу с клубникой. Как у Аринки на день рождения был.

— Договорились.

***

Когда Максу становится лучше, и к нему возвращается привычно хороший аппетит, я выполняю свое обещание насчет торта. Сначала хотела заказать в кондитерской, но потом мы с детьми решили, что спечь самим гораздо интереснее. Бисквит уже готов и разделен на несколько коржей. Макс режет клубнику, чтобы проложить ягоды между слоев. Я перекладываю крем в кондитерский мешок, а Аришке достается самое ответственное — собрать со стенок миски остатки взбитых сливок и съесть.

— А с какого возраста можно с девчонками целоваться? — спрашивает Макс, аккуратно утапливая ягоды в креме.

Я, конечно, не подаю вида, что меня удивляет его вопрос:

— Думаю, лет с тринадцати можно.

— А может с двенадцати? — уточняет сын.

— Может, и с двенадцати, — серьезно отвечаю, сдерживая смех. Не хочу спугнуть мальчика насмешкой. Здорово, что он наконец спрашивает о том, что его волнует, не стесняясь и не боясь.

— А если девчонка сама хочет меня поцеловать?

— Если сама хочет, то можно хоть завтра, — говорит Никита, входя к нам.

— Никита! — хохочу я.

— Чего? — смеется муж. — Главное, чтобы девчонка была не против. Все должно быть только по согласию. А зачем ты интересуешься? Собрался с кем-то целоваться?

— Нет. Я на всякий случай. Все, когда вырастают, целуются. А я ничего про это не знаю.

— Это правильно. Молодец. И не переживай, все узнаешь в свое время. Доча, вкусно? — Ник садится на стул и берет Аришку на колени.

— Да! — восторженно отвечает девочка и дает отцу облизнуть ложку.

— Наверное, это будет самый вкусный торт в моей жизни, — улыбается Ник.

Боже, мне так нравится видеть его с детьми. Он такой спокойный, кажется, ничего не может вывести из себя. А еще наш папа безотказный, в отличие от меня, и дети уже поняли, что у папы можно выпросить все что угодно. Ну и ладно, кто-то в семье должен быть «плохим полицейским» — пусть это буду я.

Не знаю, любила ли я Никиту когда-то сильнее. Даже в той нашей прошлой жизни, когда мы сходили друг по другу с ума. Это не та любовь. Сейчас я люблю его особенно. За наше прошлое и настоящее, за то, что он такой. За наших детей. За Макса, которого выбрал он, а потом нам достались двое. За мое маленькое золотоволосое чудо, у которого нос в муке и футболка в креме.

Убираем торт в холодильник, чтобы он за ночь пропитался, и отправляем детей мыться. Уложить их в кровати, когда наш десерт почти готов к употреблению, оказывается непосильной задачей. Только после обещания, что каши на завтрак не будет, дети расходятся по комнатам.

Никита выходит из душа и тихо забирается в постель. Вернее, он только хочет улечься тихо, напоминая, что у меня есть не только материнские обязанности, но натыкается на игрушечное пианино Аришки, почему-то спрятанное где-то в нашем одеяле. И оно, зараза, как запоет… не на всю спальню — на всю квартиру! Услышав вой своей игрушки вскакивает Ариша, следом несется Макс. Оба они вваливаются к нам в спальню.

— Забрался муж тихонько в кровать, — давлюсь я смехом, — к жене. Спасибо, что мы еще одеты.

Смеясь и толкая друг друга, дети устраиваются между нами.

— Как думаете, торт уже пропитался? — вдруг говорит Ник.

— Стопудова пропитался! — активизируется сын.

— Давайте проверим, — соглашаюсь я, и детей тут же словно ветром сдувает на кухню. — Вот уж не думала, что бунт на корабле поднимет папа.

— Должен же я хоть что-то сладкое получить, раз секса не случилось.

— Утром, — обещаю я, накидывая халат.

— Желательно в душе, с закрытой на замок дверью и без пианино. — Ник натягивает футболку.

На кухне горит неяркий свет, Макс и Аришка уже в предвкушении стоят перед открытой дверцей холодильника.

— Кошмар какой. На часах двенадцать ночи, а мы на кухне. — Ставлю чайник и достаю чашки.

— Ничего не кошмар. — Никита принимается за разрезание торта.

— Угу. Это не кошмар, это семья…

Эпилог