Узелок на память (Фельетоны)

Было это накануне октябрьских праздников. Мешков задержался в Доме культуры на репетиции. Драматический кружок готовил к постановке «Любовь Яровую». Расходились за полночь. На улице было темно, накрапывал дождь. Исполнительница главной роли, молодая учительница-комсомолка Нина Калугина попросила Мешкова проводить ее до дому. А жила она на краю села, за оврагом.

Идут они и под свежим впечатлением репетиции громко обсуждают игру Петьки Кузнецова, выступающего в роли Шванди. Только стали спускаться в овраг, вдруг привидение: Дылда. Калугина аж вскрикнула от неожиданности. А тот чиркнул спичкой и, осветив лица встречных, осклабился:

— Наше вам, Михал Иваныч!.. На парочку, значит, прогуливаемся!.. Репетиция, так сказать, представленьице… Ей-то что, она холостая… А тебя, товарищ Мешков, женка и трое ребятишек ждут!.. Хе-хе, моральный кодекс!

— Ты что плетешь, сукин сын? — оборвал его Мешков, возмущенный до глубины души. — И вообще, чего шляешься в неурочный час?!

— Не шляюсь, гражданин бухгалтер, а за порядочком наблюдаю… Общественный глаз, так сказать. Глядишь, завтра все наше Березовое заговорит о романчике Любаши Яровой с этим, как его там… Тебя на суд общественности поволокут, а ей деготьком калиточку вымажут. Кстати, вчера свеженький в сельпо завезли!

Наутро Дылда слонялся возле правления. Выждав, когда закончился наряд и в бухгалтерии остался один Михаил Иванович, он юркнул в дверь.

— Нижайший поклон дебиту-кредиту!.. Сальду подбиваем, так сказать?.. Пора, пора!.. Отчетный сезон на носу… Да ты оторвись на минутку от своей цифири. Поговорим как мужчина с мужчиной…

Бухгалтер откинулся на спинку стула:

— Что ж, поговорим, коль дело ко мне имеешь!..

Дылда уселся на диван, закинул ногу на ногу, не спеша закурил и, выпустив колечком дым, нагло уставился своими рыбьими глазами на Мешкова.

— Я не баба: язык за зубами держать умею. Замнем ночную встречу у оврага. Только уж баш на баш!.. Я вот тут книжечку с собою прихватил… В ней, как сам знаешь, всего ничего: полсотни трудодней. Тридцатки, следовательно, до минимума не хватает.

— Не баба, говоришь?.. Допустим! Но и не мужик. А та самая стрекоза, что лето красное пропела…

— Не пропела, товарищ Мешков, а проболела. Сам, поди, видел, как скручивает меня этот проклятый ишиас!.. Воспаление сидячего нерва то есть…

Бухгалтер лукаво улыбнулся.

— Ох, и мудреный же у тебя, Дылда, ишиас! Сваливает тебя в постель трижды в году: в посевную, в сенокос и в жатву. А вот когда народ плоды пожинает да свадьбы справляет, тебя никакая хворь не берет. Хотя на дворе такая непогодь, что в самый раз приступу быть!

Дылда заржал, как жеребец.

— Ишиас, он знает, когда хватать!

— Погоди, Дылда, медицина-таки докопается до твоего ишиаса… Ой, и поплатишься за симуляцию!

— Го-го-го!.. А покудова она докопается, впиши-ка мне в эту книжицу недостающую тридцатку… Иначе, чего доброго, языки чесать начнут: минимум, дескать, не выработал… Да ты не сумлевайся, черкни, якобы ночную сторожевую службу нес… И тогда все будет шито-крыто. Ни о тебе, ни обо мне болтать не будут.

Мешков вскипел от негодования и что было силы грохнул кулаком по столу.

— Пошел вон, тунеядец!

И вытолкал Дылду взашей. А тот с порога ему пригрозил:

— Пожалеешь, гражданин Мешков… Я тебя так ославлю с твоей учителькой, что век помнить будешь!

Час спустя молотобоец Митяй, проходя мимо школы, своими глазами видел, как две учительницы с помощью сторожа спустили Дылду с крыльца, и тот пропахал носом борозду на песчаной дорожке.

А под вечер, когда колхозники гурьбой валили в Дом культуры на спектакль, по селу пронесся слух, будто Дылда купил в сельпо ведро дегтя.

— Вот же ж непутевый! — заливалась смехом Лопухова. — Варенье, что ль, из дегтя варить собирается?

— К пояснице, говорит, компрессы прикладывать буду, — разъяснила продавщица Кудрявцева.

Комсомольцы насторожились. Им все рассказала о событиях прошлой ночи Нина Калугина.

…Около полуночи к дому бабки Родионихи, у которой квартировала учительница Калугина, крадучись пробиралась длинная, несуразная фигура с ведром в одной руке и малярной кистью в другой. Обогнув палисадник, фигура приблизилась к калитке, огляделась, бесшумно опустила ведро наземь и окунула в него кисть. И тут из засады выскочили четверо добрых молодцев.

— Стой, Дылда!

Не успел тот опомниться, как дружинники скрутили ему руки. Дылда завизжал, как резаный поросенок. В домике вспыхнул свет, и на крик выбежала Родиониха.

— Гляди, бабка, какую каверзу хотел учинить над твоей калиткой Дылда! — сочувственно сказал дружинник Васятка, освещая фонариком с головы до ног ночного смутьяна. Родиониха даже присела от неожиданности.

— Ах ты, носатая тварь!.. Меня, честную старую вдову, ославить вздумал!.. Да я тебя!..

Родиониха схватила цибарку с дегтем, и раз — Дылде на голову. Дружинники растерялись. А бабка вихрем-ураганом слетала в хату. Выскочила с подушкой в руках. Рванула наволочку и вытряхнула пух-перо прямо в физиономию «маляру»-полуночнику.