Узелок Святогора

То ли не хватало на пивзаводе цистерн и пришлось вспомнить былые времена, когда пиво даже в городских ларьках продавалось в таких вот бочках, то ли на это были свои причины, но бочка янтарно светила посреди

улицы своими деревянными боками, бросая вызов остальным емкостям пивзавода. И в ней в отличие от металлических цистерн всегда было свежее пиво, пахнущее хлебом и почему-то аиром. И продавщица, которая то сидела, то стояла возле бочки в зависимости от наплыва клиентов, была тоже особенная.

Так, по крайней мере, подумал Пинчук, впервые увидев ее, белокурую, крепко сбитую тридцатилетнюю женщину. Она быстро споласкивала и наполняла стаканы и кружки, оживленно переговаривалась с окружающими мужчинами, блестя зеленоватыми глазами и нарочито оголяя круглые колени, плотно обтянутые капроновыми чулками.

Именно то, что, несмотря на жару, на распахнутый белый халат, ноги ее были в капроне и модных — кожаных, с ремешками и планками — туфельках, и привлекло внимание Пинчука. В ней, в этой женщине, чувствовалась особая стать — в том, как горделиво взбивала она рукой коротко остриженные, подвитые волосы, как говорила — весело, но с едва заметным превосходством, в ушах ее поблескивали маленькие, почти невидимые сережки-капельки, — настоящая старинная бирюза, вправленная в ажурное золотое ложе.

Пинчуку казалось, что он чувствует эту стать — таинственное качество, о котором ему все уши прожужжала покойница жена, пробуя объяснить хитроумную, сложную механику женской красоты и обаяния.

Жена, в общем не слишком привлекательная женщина, Обладала хорошим вкусом, умела принарядиться и это же ценила в других. И Пинчук незаметно для себя и вопреки собственному желанию стал обращать внимание на все те мелочи, которые раньше были просто недоступны ему.

Идя по утрам к школе, где он проводил дополнительные летние занятия на пришкольном участке, он всегда замедлял шаги у бочки, возле которой вечно толпились 194 мужчины: одни торопливо опорожняли кружку за кружкой, другие лениво потягивали пиво, сидя в тени на обрубках бревен, на свежесколоченных скамейках.

Пинчук не любил пиво, никогда не пил его, но таким притягательным стало казаться ему в последнее время это ленивое мужское сидение с граненым влажным бокалом, на который сквозь шапку пены время от времени падали солнечные пятна, заставляя светиться светло-коричневые грани, что он как-то решился: подошел к бочке, выстоял небольшую очередь и, протянув мелочь, получил свой бокал. Он отхлебнул первый глоток тут же, возле бочки, но кто-то заставил его посторониться, заметив грубовато: «Места тебе не хватает?», и он торопливо извинился, отошел к ограде, где уже устроились несколько человек.

Никто не обратил внимания на Пинчука — мужчины толковали о международной политике, о предстоящем визите американского президента. Потом разговор переметнулся на другое: последний футбольный матч, проигрыш столичного «Спартака». Пинчук, прислушиваясь к их спорам, одиноко стоял в сторонке с бокалом в руке, далеко отставив его в сторону, чтобы капли не попали на светлые брюки. Продавщица, все так же ловко меняя бокалы и отвечая на обращенные к ней вопросы, улыбаясь, посмотрела на Пинчука, и он окончательно потерялся — стал судорожно, глоток за глотком, пить холодное пиво, не ощущая его вкуса, а когда задохнулся и перевел дыхание, увидел — пиво все же пролилось на брюки, мокрая полоска стекала от колена вниз.

— Давайте я вам вытру, — сказала вдруг продавщица и, вынув из кармана платочек, намочила его под струйкой воды, шагнула к Пинчуку.

— Ну что вы, — попробовал он запротестовать, но она ловко наклонилась к нему и крепко провела мокрым платочком по колену.

— Высохнет, будет почти незаметно, — сказала она, выпрямляясь, и Пинчук увидел на вздернутом ее носике 13* 195

крупные капли пота, почувствовал, как пахнет от нее свежим хлебом и теплой травой.

Мужчины следили за ними с нескрываемым любопытством и, как показалось Пинчуку, с Затаенной завистью.

— За мной, Галочка, небось так не станешь ухаживать? — крикнул ей с земли кудрявый парень в цветастой сатиновой рубашке.

— Пускай за тобой жена ухаживает, — весело блестя глазами, ответила она, поворачиваясь к своему стулу.

И тут же лицо ее стало озабоченным, глубокая складка пролегла между бровями, когда она стала мыть освободившиеся бокалы. Пинчук увидел, как, вздохнув, быстро провела она влажной рукой по лицу, и подумал, что ей, наверно, тяжело вот так изо дня в день стоять здесь, на жаре, отвечая на плоские шутки мужчин и, быть может, отвергать ухаживания. Он неприязненно посмотрел па парня в цветастой рубахе, подумал: до чего у него неприятное лицо и нахальные глаза, развалился на траве, как будто дома у себя находится, а не в общественном месте.

— А у него тоже жена есть! — Парень явно намекал па что-то такое, будто бы известное только ему, с ухмылкой глядя на Пинчука.

— Ошибаешься, голубчик, жены у него нету! — Галина отвернулась от парня.

— С чего вы взяли, что у меня нет жены? — вмешался в разговор Пинчук, чувствуя непонятное раздражение.