Ужас

– Почтенное трио, с которым я только что познакомился, – сказал он сам себе, – совершило какое-то преступление. Но какого рода это преступление? Вооруженное нападение? Простой грабеж? Рана одного из них свидетельствует в пользу первого предположения… Но объемистый пакет, который тащил невысокий, наводит на мысли о втором. Бродяги, обкрадывающие запоздалых прохожих, не берут обыкновенно ничего, кроме денег, ценных бумаг или украшений, общее количество которых не может составить такой обременительной ноши. У нас пока еще не принято гулять ночью со своей серебряной посудой или бронзовыми каминными часами. Между тем, если зрение мне не изменило, в узле находились металлические вещи. Чтобы ошибиться на этот счет, нужно было бы допустить, что мой слух так же несовершенен, как и глаза, ибо я разглядел часовой циферблат и слышал, когда человек положил свою ношу на землю, звук, похожий на звон ударяющих друг о друга серебряных приборов. Что касается раны… Борьба и драка во время дележки?.. Удар о какой-нибудь твердый и острый предмет, мраморный камин, стеклянную дверь?.. Возможно… Во всяком случае, кража со взломом очевидна… Что же делать? В таком случае нужно выбирать одно из двух: или погнаться за негодяями и постараться выследить их, или попытаться отыскать дом, который они осчастливили своим посещением.

Но я потерял уже добрых десять минут, и теперь эти молодцы, должно быть, далеко. Допустим даже, что я их догоню, но один против трех я бессилен. Да и поимка их, в сущности, меня мало интересует; для этого у нас существует полиция. А вот найти ограбленный дом способом дедукции – это предприятие очень соблазнительное для любителя. Я точно могу определить, откуда пришло трио. Несмотря на ночь, моего зрения хватит метров на триста; на таком приблизительно расстоянии и появились три фигуры. С той минуты, как я их увидел, они до фонарного столба ни разу не остановились. Значит, я могу спокойно пройти эти триста метров, а потом посмотрим.

Он пустился в путь, не торопясь, оборачиваясь время от времени, чтобы судить о пройденном расстоянии. Шаг его равнялся примерно семидесяти пяти сантиметрам; он отсчитал четыреста шагов и остановился. С этого момента он был в радиусе возможного злодеяния. Если кражу совершили, не доходя авеню Хенри Мартин, то он найдет какие-нибудь следы. Он был уверен. Он свернул на тротуар и пошел вдоль забора первого дома. Так он дошел до затворенной калитки. Дом стоял в глубине сада, сквозь закрытые ставни, в щели, виден был свет. Он, не останавливаясь, прошел дальше. Везде та же тишина, ни малейших признаков насилия. Он начал уже отчаиваться, когда вдруг, толкнув одну калитку, он почувствовал, что она подается под его рукой и отворяется.

Он поднял глаза. В доме царили полный мрак и тишина, и эта тишина показалась ему странно зловещей. Он пожал плечами и подумал: «Что мне мерещится? Как глупо давать волю воображению в то время, когда мне необходимо все мое хладнокровие! Но по какой странной случайности эта калитка не закрыта?..»

Калитка распахнулась настежь. Его глазам представился маленький садик с аккуратными клумбочками и тщательно расчищенными дорожками, светлый песок которых казался золотым при ласковом свете луны. Им начинало овладевать теперь сомнение, такое сильное, что он решил идти дальше… Все это, вероятно, было вымыслом. Эти бродяги были, может быть, честными рабочими, возвращающимися домой, на которых напали хулиганы… Что, собственно, они сказали такого, чтоб возбудить подозрения? Их манеры были подозрительны, их лица зловещи? Но, может быть, и он сам кому-нибудь показался бы страшным, появись он так же внезапно из мрака ночи?..

Драма мало-помалу принимала вид водевиля. Оставался сверток… А если в нем ничего не было, кроме старых часов и ломаного железа?..

Ночь странная спутница. Она окутывает все предметы фантасмагорическим покрывалом, которое солнце срывает в одну минуту. Страх все изменяет, создает целые сказки, годные разве что для малых детей. Никто не знает в точности, когда именно он закрадывается в душу, парализует ум. Думаешь, что еще владеешь рассудком, а между тем страх давно начал там свою разрушительную работу. Говоришь себе: я хочу того-то, я вижу это… А страх уже все перевернул в нас и царит властелином. Мы видим его глазами, мы чувствуем, как его когти впиваются в наше тело… Скоро мы обращаемся в жалкую тряпку, и вдруг смертельный трепет пробегает по всем нашим членам: мы делаем отчаянное усилие, чтоб вырваться из его рук. Напрасный труд: самые храбрые скорее всего бывают побеждены. Наступает тяжелая минута, когда произносишь страшные слова «я боюсь», хотя давно стучал зубами, не решаясь сознаться в этом.

Онисим Кош сделал шаг назад и громко произнес:

– Ты боишься, милый друг.

Он остановился, стараясь определить впечатление, которое эти слова должны произвести на него. Ни один мускул его тела не содрогнулся.