Женя включился в беседу, озабоченно нахмурил брови и весь ушел в обсуждение важных проблем. Про Костино существование он совсем забыл, и тот не стал напоминать. Просто ушел из бара. А что ему тут делать? О чем говорить? Женя никогда не поймет, не согласится вернуть кольцо.
Придя домой, Костя тоскливо посмотрел в зеркало и спросил себя, сколько еще выдержит. Месяц? Два? Или меньше месяца?
Старуха не отвяжется. Бегать с вопросами по церквям или экстрасенсам глупо: призрак четко дал понять, что ему нужно. Костя должен вернуть кольцо. Так что, если он хочет жить, придется это сделать.
«Прости, Жень. Но если так пойдет, до круиза я просто не доживу».
Впервые за эту неделю Костя почувствовал себе немного спокойнее, и тут ему пришло в голову: куда она просит вернуть перстень? Как? Швырнуть в озеро? Кто она вообще такая, эта старуха? Савина? Несостоявшаяся невеста?
Наступления ночи Костя сегодня ждал не с боязнью, а с нетерпением. Спать не собирался, ночник не включал. Уселся в кресло возле кровати и стал ждать.
«Может, она не придет? Может, я и вправду перенервничал, вообразил невесть что?»
Но старуха явилась, словно солдат, еженощно заступающий на пост.
Костя не стал дрожать и просить оставить его в покое.
— Я верну твое кольцо. Скажи мне, кто ты? Как тебя зовут?
Он посмотрел в глаза старухе. Страх отступил. Она дотянулась до него сквозь вечность, значит, это было важно для нее, и он хотел понять почему.
— Как тебя зовут? — настойчиво повторил свой вопрос Костя.
Лампочка под потолком с треском взорвалась, осколки упали на пол. Костя инстинктивно пригнулся и подумал: «Что это должно означать? Она злится? Не хочет говорить?»
Снова треск — лампочка в ночнике тоже лопнула.
Лампочка…
Лампа…
— Евлампия, — сказал Костя, не сомневаясь, что прав. — Вот твое имя.
В голове у него снова вспыхнуло, но это не было похоже на полные гнева удары, которые старуха все это время обрушивала на Костю.
Боль, понял он. Евлампии было больно, и она хотела, чтобы Костя почувствовал ее страдания. Но теперь у нее была другая цель. Что-то внутри него разгоралось, и в свете этого теплого сияния он видел картины: яркие, живые, выпуклые.