Я отступил от окна. Данная ситуация хоть и задела мои чувства, но всё же я не вынес суждений, какая, должно быть, тяжелая жизнь у бедной девочки —
Я решил, что перед тем, как покину этот город, то непременно сделаю что-нибудь очень щедрое для этой бедной семьи…
Выход из переулка вывел меня на перекрёсток, там я повернул на запад и пошёл по указателю. С одной стороны улицы выстроились чистые квартальные здания, с другой — густые деревья. Я оставил позади своё тихое отчаяние позади, чтобы вернуться к своей цели.
Солнечный свет пробивался сквозь высокие ветви, а с востока до моих ушей доносился шелест лёгкого прибоя. Я задавался вопросом, ходил ли Лавкрафт когда-либо по этой конкретной улице, и очень надеялся, что ходил. Я знал, что вижу то же, что видел он, пока его разум работал над фрагментами
Хруст слева заставил меня остановиться. Я повернулся и всмотрелся в гущу деревьев, но никого не увидел там, откуда, как я был уверен, должен был раздаться звук. Звук, который я услышал безошибочно мог принадлежать только шагам, хрустящим на засушенных обломках леса.
Через несколько шагов хруст раздался снова.
— Эй, здравствуйте! — поздоровался я, когда увидел фигуру, бредущую между деревьями. Это был мужчина, одетый в чёрный, длинный плащ. — Мистер Зейлен! Пожалуйста! Мне крайне необходимо поговорить с вами!
Фигура исчезла так же быстро, словно была частью леса. Теперь я мог только гадать, во что превратился Мистер Зейлен из-за тяжёлой зависимости от опиатов и обнищания. Последние стадии таких несчастных зависимых, как правило, превращали их в полных безумцев. Если бы это было так с Зейленом, то мой поход к нему мог бы оказаться абсолютно бессмысленным.
Ещё десять минут прогулки привели меня к новой пожарной станции, где несколько человек дружелюбно болтали, пока мыли и полировали большой новый грузовик. Не пройдя оттуда и полквартала, я нашёл то, что могло быть только богадельней.
Одноэтажное старое здание выглядело подавленным внутренними невзгодами, как будто его бездушие было столь же характерной чертой, как и облупившаяся краска на его стенах, и разбитые оконные стёкла. От дома исходил запах мочи и гниющей пиши. Когда я зашёл во внутрь, перед одной из тёмных комнат сидел пожилой человек со стеклянными глазами; я подумал, что, наверное, он умер, пока он не вздрогнул и не начал моргать. Толстая слепая женщина с тростью сидела так же удрученно в соседней комнате. Она подняла белесые глаза, когда, без сомнения, услышала, что я прохожу мимо, она встала с ящика для молока, который использовала вместо стула, на ощупь нашла дверь и вошла в неё, захлопнув за собой.
Конец коридора показался мне темнее, чем всё остальное здание, хотя солнечный свет равномерно светил из всех открытых дверей. На почтовом ящике, с выломанными дверцами, не было написано имён жильцов, зато я заметил грязный мусорный мешок, опрокинутый в подъезде, разбросанные по полу сигаретные окурки, сгоревшие свечи, пару разбитых бутылок и пустые консервные банки, в которых копошились мухи и опарыши. Потрескавшийся коридор вёл меня дальше вперёд, пока я не остановился, любопытно взглянув на дверной молоток, установленный в старой, деревянной двери: странный овал, потускневшей бронзы, изображал полусформировавшееся угрюмое лицо. У него было только два глаза без рта и носа.
Я нерешительно взял молоток, с беспокойством глядя на табличку с именем, размещённую чуть выше: «С. Зейлен».
3
То, что открыло мне дверь, было тем, что я ожидал увидеть: худой, бледный человек, демонстрирующий все признаки физического убожества. На нём по-прежнему был надет грязный, чёрный плащ, который был распахнут, показывая под собой мятую, некогда белую рубашку и впалую грудь. Потёртые брюки с рваными коленями было тем, что он носил ниже талии, а также развалившиеся ботинки, обкатанные бечевой. Его запавшие глаза казались почти мёртвыми из-за чёрных кругов вокруг них. Я сделал попытку улыбнуться и казаться невозмутимым.
— Мистер Зейлен. Меня зовут Фостер Морли. Я окликнул вас, когда вы шли домой через лес, но, похоже, вы меня не услышали.
Мужчина нахмурился. Длинные чёрные волосы были зачёсаны назад с его лба гелем или, что более вероятно, натуральными маслами с его головы, которые накапливались от нечастого мытья.