Ужас по средам

Толпа вокруг меня редеет, и появляется Мэтью. Он машет мне рукой. Ага. Он говорил, что придет. Но я сомневалась. С ним дочка, очаровательный ангелок с золотистыми кудряшками до плеч. Ей уж не терпится вскарабкаться на горку, но Мэтью строго говорит фотографу:

– Никаких снимков. Только не мою дочь. Извините.

Я подхожу к нему.

– Ты пришел.

– Хотелось посмотреть, чем все закончится. И тебя повидать, Элис. Как твои дела?

Я пожимаю плечами:

– Лучше.

– Хорошо, – кивает он.

Его дочка решительными шажками направляется к горке поменьше. Мэтью тут же идет за ней.

– Прости, Элис. Я сейчас.

Хилл подходит к горке сзади, встает за ступеньками и, как только дочка усаживается, чтобы скатиться, обегает горку кругом, готовясь ловить ее внизу. Так повторяется трижды. Потом девочка соглашается попробовать качели, и мы снова можем поговорить.

– Ты все еще живешь здесь, Элис?

– Частично. Путешествовала с сестрой и ее детьми, недавно вернулась.

– Тоже хорошо. Да, я помню, ты собиралась.

– А как дела у Мелани – кстати, ты передал ей мои наилучшие пожелания?

– А как же. Кстати – вот. – Он достает из кармана телефон, пролистывает несколько страниц и разворачивает ко мне экран. На нем фото – смеющаяся Мелани с улыбчивым круглолицым малышом на коленях.

– Ничего себе. Он отлично выглядит. И такой большой! – смеюсь я. – Как там Мелани, справляется?

– Устает страшно, то и дело на больничном, но при этом счастлива.

– Я за нее рада.

Наступает пауза, во время которой Мэтью прячет телефон в карман и снова подталкивает качели.

– Знаешь, я ведь так и не поблагодарила тебя, Мэтт. В смысле не поблагодарила как следует. Все время, пока шел суд, я была как будто не в себе. – Дело рассматривалось в суде целую вечность – впрочем, как всегда.

Мэтью поворачивается ко мне боком, его взгляд прикован к качелям.

Я смотрю на него, пытаясь угадать, о чем он думает. Сначала он даже не хотел брать у Лиэнн деньги – винил себя за то, что сразу не раскусил Тома. Но тут ничьей вины не было, даже судья так сказал.

Неудачный круг доверия. Мэтью был уверен, что Тома проверит детектив Сандерс, а она поручила это сержанту. Тот отчитался, что все проверил как следует, а на самом деле сэкономил время: опросил только коллег Тома, которые за него и поручились. А ведь если бы сержант только позвонил в ту частную школу, где якобы учился Том, все сразу бы встало на свои места.

– Ты ни в чем не виноват, и Мелани Сандерс тоже. Просто он оказался очень умен, – говорю я. – Он всех нас одурачил. Даже судья отметил его необычайную хитрость в своей речи. – Слова судьи до сих пор сидят у меня в памяти. «Не останавливаясь ни перед чем, вы заново изобретали свою личность, сплетая при этом хитроумную паутину лжи».

Оказалось, что студентом Том играл в университетском театре, а заодно посещал занятия по фонетике, вырабатывая у себя среднеанглийский акцент. Все друзья-юристы тоже принимали Тома за ровню.

– Никто не догадался бы искать меня в том доме, и никто не пришел бы туда за мной. Так что спасибо тебе, Мэтью.

Он продолжает раскачивать качели, и вдруг в паузе между толчками протягивает ко мне руку и на мгновение дотрагивается до моего плеча.

– Не стоит, Элис.

От его жеста, от этого короткого прикосновения, у меня на глазах едва не выступают слезы, и я лишь молча киваю.

Я все еще хожу к психологу, раз в две недели, учусь доверять своим суждениям. После того как я дважды попалась, сначала с Алексом, потом с Томом, я уже боюсь верить себе. Лиэнн и психолог в один голос твердят, что это потому, что я слишком хороший человек и вижу в людях исключительно лучшее. Они считают, что неверие в себя со временем пройдет.

А еще я теперь ужасно боюсь насморка. Стоит почувствовать малейшую заложенность в носу, и я пугаюсь почти до паники. И каждый вечер капаю в нос сосудосуживающее, прямо уже до мании дошло.

Вдох, раз, два, три. Выдох, раз, два, три.

Тома осудили на пожизненное, но процесс все равно был ужасным. Он не признавал себя виновным ни по одному пункту и не пожелал отвечать на вопросы. Как будто его молчание могло что-то изменить.

Сначала о мотивах Тома мы могли только догадываться. На допросах он просто отказывался давать объяснения. Его бабушка действительно покончила с собой, как он и говорил мне в той квартире, но почему, сначала тоже никто не понимал. В ее квартире нашли папку с моими статьями, вырезанными из газет, и это было единственное, что связывало ее со мной. Когда по делу о ее смерти проводилось дознание, наша газета не написала об этом ни слова – в тот день у нас как раз не оказалось свободных репортеров. Подняли протокол дознания, но мотивов ее самоубийства не обнаружилось и там.