Ужас по средам

Возвращается официантка с сэндвичем. Смотрю на расплавленный сыр, стекающий с золотистой хлебной корочки, и чувствую, что я, оказывается, тоже проголодалась. Пока раздумываю, не взять ли и мне сэндвич, звонит телефон. Это Саманта, секретарь Теда. Я поднимаю руку, прося прощения, и нажимаю кнопку ответа. Саманта бормочет извинения, говорит, что менеджер по персоналу сообщила ей о назначенной мне встрече, но у Теда за ланчем другая встреча. А потому не могли бы мы перенести мой визит на три часа.

– Разумеется. Без проблем. – И я добавляю, что по чистой случайности со мной рядом оказался Джек, который уплетает сырный сэндвич.

Саманта смеется, а потом произносит странную вещь:

– Приятно узнать, чем занимается Джек в свой выходной.

Глава 43 ЭЛИС – ПРЕЖДЕ

Когда мама впервые увидела меня с новыми волосами, я внимательно следила за ее реакцией. Это было вскоре после суда над Алексом. Она наклонила голову и долго смотрела на меня, словно запоминая мой новый облик, а потом ее глаза на миг погрустнели.

– Тебе не нравится, мам? Что, так плохо? Если ты не хочешь, чтобы я изменила имя, если тебя это огорчает…

– Все замечательно. Тебе очень идет этот цвет. И если это поможет тебе забыть того ужасного типа, то я ничего не имею против.

– Но ты привыкнешь? К моему новому имени? Оно не будет тебя раздражать?

И тогда мама проделала этот свой фокус с глазами. Чтобы подбодрить и успокоить меня, она зажгла в их мягкой глубине теплую улыбку.

– Я видела, что ты лишилась сна, Дженни. Наблюдала, как ты худеешь, пьешь таблетки, чтобы справиться с депрессией во время процесса над ним. Не думай, что я ничего не замечала. И знаешь что? То, что происходило с тобой, разбивало мне сердце. Если бы я встретила этого типа, то не знаю, что бы с ним сделала, и никакая ответственность меня бы не остановила. Лиэнн правильно предложила тебе сменить имя. К тому же имя «Элис» выбрала для тебя я, потому что оно мне нравилось. Так что я привыкну. Потренируюсь и привыкну. И оно тебе очень идет. Из тебя получилась прекрасная Элис.

– На новой работе никто ничего не знает. Я никому не скажу. Но мне очень стыдно. Журналистка, человек, которому по долгу службы положено докапываться до правды, начинает новую жизнь с подлога… Кто же я такая, мам?

– Ты женщина, которой не повезло. Ты встретила человека-змею, дорогая. Те, кто пишет, часто пользуются псевдонимами – девичьей фамилией, да чем угодно. А у тебя есть на то причина. К тому же твое имя не придуманное. Он записано в твоем свидетельстве о рождении. Это имя выбрала для тебя я.

– А вдруг кто-то все же вычислит меня по фото? Я так этого боюсь.

– Ты прекрасно выглядишь. Моя прекрасная девочка. К тому же в газетах было совсем немного твоих фото.

И мама обняла меня, а у меня задрожали губы. Я все еще сомневалась, что поступаю правильно, и с моральной стороны, и с практической, но я не хотела, чтобы Алекс выиграл и положил конец моей карьере, заставив меня прекратить писать. Когда Лиэнн впервые заговорила со мной о перемене имени, я решила, что она сошла с ума, и наотрез отказалась. Мне было страшно, что я не справлюсь с новой ролью и чем-нибудь выдам себя, например, представлюсь по телефону как Дженни. Люди начнут задавать вопросы, возникнет разбирательство, меня разоблачат. Но время шло, я злилась на Алекса все больше, и предложенный сестрой вариант начал казаться вполне жизнеспособным.

Новое имя. Чистая страница. Новый старт. В конце концов, что я теряю?

Я все еще жила у Лиэнн, когда решила попробовать. Сестра начала называть меня Элис, чтобы посмотреть, удастся ли нам привыкнуть. Мы привыкли, и довольно скоро. А потом, когда мне, вернее «Элис», предложили место репортера-стажера в Девоне, я окончательно убедилась, что новая жизнь возможна. К тому же Девон далеко от Шотландии, в тех краях свои сплетни, свои газетные истории, да и вероятность встретить знакомых мала, так что вряд ли меня кто вычислит. Правда, теперь я буду реже видеть маму и Лиэнн, мне будет трудно без их поддержки, хотя чисто географически что Шотландия, что Девон одинаково далеко от Лондона.

– Я буду часто приезжать, мам, и звонить тоже буду часто.

– Ну конечно, родная.

И тут она задала мне тот же вопрос, который то и дело задавали полицейские:

– Ты уверена, что больше ничего не хочешь мне рассказать, милая? Об Алексе? О том, как началась эта жуткая история? Он ведь не обижал тебя, правда?

– Нет, никогда.

– И ты не замечала ничего подозрительного? Ничего такого, что могло бы…

– Нет.

Ответ прозвучал слишком резко и громко. Я почувствовала, что краснею. Усталость и подавленность, вызванные всей этой историей, еще не оставили меня. Но знаете что? Ночами, в часы бессонницы, мне часто не давала покоя одна мысль. Одно сомнение. Оно касалось вещей настолько личных, даже интимных, что я так и не нашла в себе сил открыться полиции. Я предпочитала верить, что это не имеет никакого отношения к случившемуся. Мне было стыдно.