Ужас по средам

Мелани выходит из комнаты, но уже через пять минут возвращается с двумя большими щербатыми кружками с кофе. В течение часа они с Мэтью вместе работают над процессуальными документами и заявлениями Дженни. Мэтью удивляется, когда находит упоминание о третьей девочке, тоже четырнадцатилетней.

– Значит, была еще и третья?

Мелани тяжело вздыхает.

– Вообще-то тебе не положено об этом знать, но да, была еще и третья. Правда. Она отказалась давать показания официально, так что ее не допрашивали, а просто побеседовали. История та же самая. Алекс соблазнил ее, спал с ней некоторое время, а потом бросил. Это случилось, пока он был помолвлен с Элис.

– Вот ведь змей подколодный.

– Те следователи, которые вели дело Алекса, решили не тащить девочку в суд. Показаний для обвинительного приговора и без нее было достаточно.

Мэтью листает дело, ужасаясь тому, до чего в участке горький кофе, и жалея, что нет времени выскочить куда-нибудь за приличным. Проходит сорок пять минут, прежде чем он откладывает материалы суда и берется за показания Элис, надеясь отыскать в них хотя бы какую-то дополнительную деталь.

И тут ему в руки падает листок бумаги, который был вложен в папку с более ранними показаниями. Вот только дата на листке странная. Алекс тогда уже был арестован, и ему предъявили обвинение.

Мэтью разглаживает страничку и пробегает глазами несколько абзацев. Перед ним запись короткого разговора Элис – тогда еще Дженни – с офицером полиции в Лондоне. Видимо, она сама пришла в участок, чтобы дать кое-какие дополнительные показания для передачи следователям в Шотландии, и явно не хотела, чтобы Алекс об этом знал. Мэтью внимательно читает. На листе стоит пометка о том, что информация была передана шотландцам, но предприняли они в этой связи какие-то действия или нет, неизвестно. Возможно, им и так хватало уличающих Алекса обстоятельств, чтобы обращать внимание еще и на это, к тому же Элис сразу заявила, что в суде она этого не повторит, а потому свидетельство не было приобщено к ее официальным показаниям.

Мэтью возвращается к судебным бумагам и видит, что там нет никаких указаний на то, что сообщение Элис было предъявлено Алексу или кому-то из пострадавших официально. То есть им вообще не воспользовались, и неудивительно. Такое сообщение ничего не добавляло к материалам следствия, а раз сама Элис отказалась выступить с этим заявлением в суде, то и толку от него чуть.

Хилл задумчиво постукивает пальцами по подбородку. Погоди-ка. А что, если кто-то все же упомянул об этом при Алексе еще до суда, во время следствия? Так, чтобы его завести.

Что, если Алекс знал, с чем Элис приходила в полицию?

– Ты только не радуйся раньше времени, Мел, но я, кажется, кое-что нашел.

И Мэтью кладет перед Мелани листочек со словами Элис.

– Похоже, у нашего Ромео сексуальная дисфункция.

– Что? Импотент? – Мелани пробегает глазами листочек, втянув подбородок в шею и хмуря лоб. – Не может быть. Он же занимался сексом с теми девчонками.

– Ну, не импотент, тут кое-что другое. Элис не хотела, чтобы это дошло до суда. Она просто считала, что полицейские должны об этом знать, вдруг это окажется важно. Но что, если Алекс все же прослышал? Допустим, кто-то сказал ему во время допроса, разумеется, не под запись. Ну, чтобы позлить его чуток. А наш нарцисс догадался, кто его так подставил. Это ведь наверняка задело его гордость, да еще как. Сидел потом в тюрьме и злился, копил обиду. Нет, это, конечно, только предположение, да и то притянутое за уши. Но, по-моему, оно дает нам вероятный мотив затаенной обиды против Элис.

Глава 45 ЭЛИС – ПРЕЖДЕ

Никогда не поверю, что есть люди, готовые обсуждать свою сексуальную жизнь с полицией. Лично мне хватило одного раза. Когда Алекса арестовали, полицейским непременно надо было сунуть нос в каждую мелочь нашего с ним пребывания в спальне. Нет, они, конечно, проявляли максимум такта. Извинялись за каждый новый вопрос. Но все равно задавали и задавали их с неуклонностью автомата. У Алекса были фетиши? Мне приходилось делать в постели что-нибудь странное? Он был со мной груб, причинял боль? Хоть чем-то намекал, что ему нравятся более молодые партнерши? Девочки?

И каждый раз я честно отвечала «нет». Наша сексуальная жизнь была нормальной. Обыкновенной. Я намеренно использовала именно это слово несколько раз. И все же кое-что я утаила: насмешка крылась в самой формулировке вопроса. Сначала я не придала этому значения, и лишь потом, вернувшись в Лондон с сестрой, стала постоянно думать об этом. И в конце концов спросила себя: может, стоило быть пооткровеннее?

Эта мысль не давала покоя, и я наконец отправилась в участок неподалеку от дома Лиэнн, чтобы сделать заявление.

Не официальное, разумеется. Женщина-полицейский отвела меня в крохотную комнату для допросов, где я первым делом заставила ее написать, что это будет неофициальное заявление.