Ужас по средам

Он закрыл глаза и стал думать о тысячах чашек чая, выпитых здесь, за этим самым столом, в свое время. Но теперь к мирным сценам чаепития примешивались другие. Мысли метались в мозгу как ошалелые. А он-то думал, что перевезет бабушку в другое место и этим решит все свои проблемы. Что же теперь делать?

Визиты Брайана прекратились, когда ему почти исполнилось одиннадцать. Сначала он не понимал почему, а потом решил, что толстяк, наверное, нашел себе новую жертву, помоложе.

Раньше он мечтал только о том, чтобы Брайан перестал стучать по ночам к нему в дверь. Думал, что, когда это случится, счастливее него не будет никого на свете. Но, как ни странно, все оказалось совсем не так. Сосед не приходил, а он чувствовал себя все более и более грязным. У него начались кошмары. Он понял, что в детстве легко мог сказать Брайану «нет», запереться от него, и тот ничего бы ему не сделал. Рассказать бабушке? Пожаловаться в полицию? Почему он сам не понимал, что может пожаловаться на соседа в полицию?

Он открыл глаза, увидел бабулю, которая уже разливала чай, и у него так сжался желудок, что он ощутил приступ тошноты. Он понял, что больше всего на свете ему хочется никогда не видеть этот дом, эту улицу, квартиру, вообще забыть сюда дорогу. В сущности, всю эту историю с переездом бабушки в другое место он затеял, надеясь, что тогда он сможет поставить точку в кошмарной главе своей жизни и никогда к ней не возвращаться.

– Ты ведь не перестанешь приезжать ко мне сюда? – сказала вдруг бабушка, и на ее лице отразился страх.

Он смотрел на ее руки: они слегка дрожали, когда она открывала коробку с печеньем и выкладывала шоколадное угощение на фарфоровую тарелку с розочками.

Он перевел глаза на тарелку, на золотой ободок и представил, как к ней тянется его детская рука в синем джемпере домашней вязки. Ее вязки. В джемпере, из-за которого его столько раз дразнили в школе.

И он понял, что ему опять придется быть храбрым. И снова ради нее, ради бабушки, чтобы она была спокойна и весела.

В детстве он терпел, когда его дразнили из-за джемпера. Терпел столько ужасных вещей…

Что ж, он потерпит еще; теперь он будет терпеть это ужасное место – из любви к ней.

– Ну конечно, я буду приезжать. Я ведь люблю тебя, ты же знаешь.

Глядя на бабулю, он вспоминал, как в детстве каждую субботу она покупала ему свиные отбивные, потому что он их любил, а сама притворялась, будто не голодна. Как каждую неделю водила его в библиотеку, устраивала ему под столом гнездо из одеял, где он пристрастился читать, как приносила ему туда печенье с конфетами на этой самой тарелке с розочками.

– Только никогда больше не проси меня переехать, – добавила она. – И другим не позволяй увозить меня отсюда, ладно? Никаких там домов престарелых и прочих глупостей. Обещаешь?

Но он все смотрел на нее и молчал.

– Прошу тебя. Обещай мне. Что никогда этого не сделаешь.

– Обещаю.

Напряжение покинуло бабушкины черты, и она с облегчением бросила взгляд на скамейку. Потом заулыбалась и сделала внуку знак идти за ней в гостиную. И тут его осенило.

Раз уж нельзя заставить бабулю сдвинуться с места, тогда, может, заняться осуществлением того, о чем он грезил с детских лет?

Разобраться с Брайаном.

Глава 47 ЭЛИС

Сегодня воскресенье, и я опять в Лондоне. Приехала к Лиэнн, чтобы навестить маму в ее новом доме.

Он красивый и чистый, в точности как на фото в буклете. Больше похож на пятизвездочный отель, чем на дом престарелых. Но из него не видно море. Читая маме, я замечаю, что у нее закрываются глаза. В последнее время она все больше спит, наверное, из-за сниженной сатурации крови.

– Что, хватит пока?

Она кивает в ответ, а я наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать в лоб. От нее пахнет «Шанелью». Это хорошо. Значит, здесь заботятся и о мелочах. Мама всегда любила, чтобы от нее приятно пахло.

– Ты скучаешь по морю, мам?

– Не очень. – Ее глаза закрыты, так что я не могу угадать правду.

Похоже, она засыпает. Я шепчу ей, чтобы она отдыхала, а я приду позже. Но стоит пошевелиться, как она хватает меня за руку и стискивает ее с неожиданной силой.

Мама держится за меня дольше обычного, ее глаза закрыты, и я чувствую, что к моим собственным глазам подступают слезы.

«Знаю, мама, я знаю».

Глажу ее по волосам, еще раз целую, потом кладу книгу на шкаф и выхожу из комнаты.

Я уже беседовала сегодня с персоналом и убедилась, что этот дом престарелых действительно гораздо лучше оснащен для присмотра за пациентом в терминальной стадии болезни. Здесь действительно заботятся о клиентах до самой последней минуты, так что маму уже не нужно будет перевозить ни в больницу, ни в хоспис. Лиэнн выбирала на совесть.

Мама уже получает максимальную дозу кислорода, но даже это не помогает ей так, как прежде. Проблема, как нам объяснили, состоит не столько в том, чтобы доставить кислород в легкие, а в изменениях легочной ткани, которые зашли так далеко, что кислород больше не усваивается. А это значит, что счет уже пошел на дни. Мама живет внутри графика, и его черная кривая все круче забирает вверх.