Ужас победы

– Не шевелись! – донесся неземной голос.

Волосам стало вдруг больно, но зато я поехал вверх. Наконец ноги уперлись, и, тяжело дыша, я уселся. Море поднималось лазурной стеной, светлея кверху. Да-а… сейчас бы реял в этом просторе!

Спокойнее было глядеть перед собой. Оказывается, я катился на бутылках по наклонной плоскости – и изрядно-таки вмял их в грунт. Бутылки до добра не доведут. Я обернулся. На коленях – так, видно, было удобнее – стоял Кир, снимая с пальцев мои волосы.

– Спасибо! – прохрипел я.

Кир улыбнулся. Склон, поросший кустиками, был весь усыпан телами, напоминая поле битвы. Жоз во сне лениво обнимал Соню. Не для Бога берег, значит, – для себя! Нормально. Я встал. Ноги дрожали. Руки, впрочем, тоже.

– …Похмелиться? – Кир выковырял из земли бутыль, в которой плескалось.

– Не-а! – бодро ответил я.

– …Так ты на самом деле, что ли, священник? – не удержался я от вопроса.

Мы спускались с горы, навстречу солнцу.

Кир поморщился. Ясно, что вопрос: “А на самом ли деле было?” – самый нестерпимый для верующих.

– …И воздвиг он в душе своей Храм, – как бы про себя, не для моих неблагодарных ушей, бормотал Кир. – И были стены этого

Храма прочней сотни крепостных, и достигали они небес…

– А… настоящий храм… есть? – снова не удержался я от бестактности.

Кир глянул на меня с сожалением: настоящий Храм должен быть в душе! – но тем не менее кивнул на пыльный купол, поднимающийся над крышами поселка. Но что-то я не заметил там креста.

“Механический цех, наверное”, – подумал я.

В те годы многие храмы были механическими цехами.

Спустившись, мы шли по пыльной улице. Кир молчал. Потом он распахнул калитку в высоком заборе, и мы вошли в заросший дворик, поднялись на крыльцо. В полупустой комнатке пыльный луч солнца косо бил в пол. Мы постояли молча.

– Вот здесь… в этом луче… я и увидел, – выговорил Кир.

Я изумленно поглядел на него… нормальный вроде парень? И Кир четко просек мой взгляд, усмехнулся:

– Да… абсолютно нормальный парень… в университете учусь… -

С последним словом он явно замешкался, не сказать ли “учился”. -

И вдруг!.. Отдыхать приехал… вот эту комнатку у Жоза снял…

Мы молчали. Надо было говорить дальше, но я испугался, верней – разволновался. С чего бы это? Да просто мне понравился Кир, из пропасти, можно сказать, вытащил меня… А теперь, боялся я, начнется что-то мучительное – придется кивать и улыбаться. С трудом. Вряд ли “знамение”, о котором порывается рассказать Кир, окажется качественным, наверняка что-нибудь несусветное и при этом ужасно банальное: златые одежды… полный любви взгляд… что-то есть в этом невыносимое.

– А почему, кстати, – Жоз? Что за имя? – “заинтересованно” воскликнул я.

От этого “кстати” Кира покоробило. Ничего себе “кстати”!.. Явно

– ни в грош не ставят его слова!

– …А-а… чушь! – после долгой паузы ответил Кирилл. – В футбол он играл за местное “Торпедо”. Жаирзиньо прозвали его. Жоз, короче.

Кир отводил глаза, явно обиженный моим отношением. Но что я мог?

С горящим взглядом выслушивать его, страстно поддакивать? Это и ему бы показалось дурным вкусом!

– В общем, был я в местной епархии… – Закрывая тему, Кир безнадежно махнул рукой.

Вот и хорошо! Я давно уже переминался с ноги на ногу, мечтая выскочить.

– Вопрос, наверное, неуместный… но сортир где?

– Во дворе, разумеется, – холодно сказал Кир.

Прямо через заросли я устремился к “скворечнику”.

– Эй, черепастый! – донеслось до меня. Помнит, оказывается!

Я послушно застыл. Жоз входил в калитку.

– Вербовал? – Он кивнул на окно постояльца.

Что я мог ответить ему?

– Сонька тоже говорит – креститься… Но ее я понял: у нее венчанье на уме!

Я только знаю, что у меня на уме.

– …А что команда скажет?! Тренер? – напирал Жоз.

– Так передай ему… – Он кивнул на окна Кира и характерным жестом стукнул по сгибу руки.

Почему я должен “это” передавать?!

К счастью (оказывается, и счастье ходит рядом), Кир сам вышел на крыльцо и все увидел.

Жоз, неожиданно смутившись, начал чесать сгиб руки.

– Ну что… может, опохмелимся? – Кир неожиданно вынул из сумки бутылку. Вот это гуманный жест!

Потом я все же добрался до “скворечника”, сидел там, пытаясь отвлечься, с куском газеты в руках: “Когда же коммунист станет настоящим хозяином производства?!” Тоже вопрос! Мне-то казалось, что он давно уже стал!

“В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Оно было в начале у Бога.

Все чрез Него н б ачало быть, и без Него ничто не н б ачало быть, что н б ачало быть.

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его”.

Кир бормотал это безо всякого выражения. Все в липком поту, мы поднимались с ним по спиральной дороге, никуда не сворачивая, и наконец уткнулись в железные ворота с табличкой: “Санаторий

„Горный воздух”. Управление делами ЦК КПСС”.

– Мне кажется, мы не туда идем, – сказал я, но Кир не прореагировал.

Он уверенно вошел в калитку, помахав пальчиками женщине в будке, и я за ним. “Вход в Иерусалим”?

Тут было совсем другое дело! Песчаные желтые дорожки, окаймленные цветами, повсюду строгие стрелки: “Терренкур № 2”,

“Терренкур № 8” – просто разбегались глаза!