Ужасная саба и ее хозяин

— Девочка моя… — тихо проговорил Эйдан, едва хоть немного отдышался, и коснулся ее губ нежнейшим из поцелуев, на который только был способен. А потом улегся рядом, устроив ее поудобнее в своих объятьях и, как следует укрыв одеялом, легонько погладил пальцами по щеке. И сказал то, о чем думал в минуту их общей страсти. То, что, по его мнению, самым закономерным образом венчало все сегодняшние признания: — Лейтис… хочу быть с тобой всегда. И хочу, чтобы ты была моей женой.

Надевание ошейника у них было… хуже не придумаешь. То, что являлось по сути помолвкой — вышло жестом отчаяния, неприятной необходимостью, со всеми этими глумящимися полицейскими, которую нужно было просто вынести. Чтобы Эйдан мог спасти ее от страшной участи. Поэтому сейчас он хотел сказать, что на самом деле все не так, что день, когда он чуть не сбил ее флаером, был самым счастливым в его жизни. Что ее попытка украсть его бумажник — была самой лучшей ее дурацкой идеей на свете. Что надетый на нее его ошейник — это всерьез, настолько всерьез, насколько только можно себе представить. Что Лейтис — женщина его жизни, которую он хотел бы прожить с ней всю целиком. Так уже есть. И так всегда будет.

Она открыла глаза, и, улыбнувшись, поцеловала его в уголок губы.

— Понимаю. Я тоже хочу, чтобы у нас сложилось. Вы — лучший хозяин, о котором я могла бы мечтать.

Он на мгновение перехватил ее губы своими, а потом улыбнулся ей в ответ, не мог не улыбнуться, когда Лейтис улыбалась ему. Хотя после ее ответа почувствовал, что не объяснил, не выразил нужного, и надо сказать еще. Потому что дело было не в том, что он ее доминант — и в этом тоже, но не только. Это было больше, на целую Вселенную больше, как Эйдану сейчас казалось. И не описывалось словами "ты моя саба", даже словами "ты моя любимая саба" не описывалось.

— Ты тоже лучшая саба, которую я могу себе представить. Больше, чем саба, для меня, — ответил Эйдан, тихо вздохнул, пробежал пальцами по ее волосам. — Моя любимая женщина. Моя невеста — не формально, на самом деле, по-настоящему. И полноправная хозяйка в этом доме, безо всяких формальностей… пока. Но тоже на самом деле. И мой самый близкий человек.

Чего Эйдан не ожидал, так это ощутить в такой момент ее отчаянно обиженное недоверие. Что-то было не так.

— Мгм, — не открывая рта согласилась Лейтис и принялась накручивать прядь его волос на палец. Даже не стала высказывать своих чувств.

Что-то было не просто не так, а совершенно не так. И с этим чем-то нужно было что-то срочно делать, для начала — хотя бы понять, почему Лейтис так переживает. Почему, доверяя ему полностью, как хозяину, не доверяет… Как человеку? Как мужчине? Эйдан тут же крепче прижал ее к себе, потому что напугался. Дурак был бы, если бы нет — потому что любое недоверие могло разрушить все, он об этом сам собственным ртом говорил сегодня инспектору Хоббу.

— Что случилось, милая?.. Чем я тебя обидел?.. — обеспокоенно спросил Эйдан, погладив ее по щеке и внимательно уставился на нее. Из того, что он ощущал и знал, выходил очень простой вывод, довольно определенный, он его уже сделал практически сразу: она не могла ощутить себя чем-то большим, чем его саба, правами на которую он владеет. Может быть, дело и было в этих самых правах, которые он ей обратно передал лишь частично. А может, нет… она чувствительная девочка. Дело могло быть в чем угодно, в мелочи, в его манере обращения с ней, в сложившемся у них образе жизни, который ее не устраивал, но Лейтис молчала, потому что он хозяин и он ей нужен. Эйдан не знал, потому спрашивал. И предполагал. — Я же чувствую, что обидел, милая. Обидел — и ты мне не веришь, когда я говорю все это… что ты больше, чем саба. Хотя это правда… я так чувствую и хочу, чтобы ты могла почувствовать тоже.

— А в чем я не саба? — горько спросила она. — Где это заметно, что я… как нормальный человек для вас? Вы ко мне относитесь ровно как к сабе, не больше и не меньше.

У Эйдана в груди от ее слов что-то болезненно сжалось, и он неровно вздохнул. Потому что теперь становилось понятно — про то, как ее всю жизнь обижали и пугали "особым" к ней отношением, не таким, как ко всем прочим людям. Потому что она саба, потому что она не способна сама, потому что за ней нужен глаз да глаз. Она же ужасная. И для Эйдана это "особое" отношение к ней никогда не было особым в плохом смысле, он относился к ней, как к сокровищу, которое надо ценить и беречь, как к человеку, с которым у него особенные отношения, которых не будет ни с кем больше. Как к той, для которой он готов на все. Для него все это всегда означало только хорошее — но для нее нет. И, значит, было не важно, что думает об этом Эйдан. Потому что его к ней отношение — было для нее, а не для него. Потому что отношение к кому-то вовсе не имеет смысла без этого "кого-то".