Её супруг, который, в конце концов, перестал притворяться заботливым папочкой, выглядел до неприличия счастливым, когда я настоял на срочной госпитализации обременявшей его теперь жены. Как он когда-то вожделел, чтобы любимая женщина зачала ребёнка, так теперь он с той же страстностью мечтал избавиться от неё и ещё не рождённого дитя.
Я устроил Шукар в отдельную палату. Без разрешения заходить к ней не мог никто, кроме меня и опытной, надежной и не болтливой сестры-акушерки Марии Ефимовны. Она была женщина, проверенная во всех отношениях. Я надеялся на неё, как на самого себя. Ефимовна слыла человеком абсолютно беспринципным и страшно жадным до денег. К слову сказать, немалую их толику она бесперебойно получала от наших махинаций с абортными материалами и плацентой. Короче, тётушка целиком и полностью состояла на службе у дьявола.
Так вот, Шукар находилась под должным присмотром, и я успокоился. Ничего не предвещало ужасного исхода, который не преминул произойти. Ещё хорошо, что разгребая горы документации, мне пришлось задержаться в клинике допоздна. Ближе к полуночи резкий звонок местного телефона буквально выбросил меня из служебного кресла. Ефимовна не говорила, а визжала в трубку. В издаваемых ей звуках уже слышались нотки зародившегося безумия. Я бросил совершенно бесполезную трубку и кинулся в бокс Шукар. Мчась по коридорам клиники, я знал, что уже не успею. Тот пульс, что я слышал с первой секунды, как отпустил семя извне, стал прерывистым и слабел с катастрофической быстротой. Я ворвался в палату и увидел повсюду кровь. Стены и пол, кровать и тумба рядом с ней – всё было запятнано кровавыми брызгами и мазками. Визг Ефимовны перешёл в еле слышный сип и доносился из примыкавшей к палате ванной комнаты. Дверь была прикрыта, и там горел свет. Я быстро подошёл к двери и распахнул её настежь. Монстр во мне завыл и взбесновался от злобы. Эта дрянь, эта неблагодарная девица всё испортила. Почему же у твари не было предчувствия, что она может замыслить что-то и исторгнуть «чёртов плод»? Когда вернулся прежний я, то много раз задавал себе этот вопрос, но ответ ведь лежит на поверхности: в мир должно было выйти не чудовище по внешности, а чудовище по внутренней сути. То, что вытолкнула из себя Шукар, проткнув чресла огромной вязальной спицей, оставленной ненадолго отлучившейся Ефимовной, невозможно представить человеку со здоровой психикой. Даже в самом страшном ночном кошмаре не привидится гадкое воплощение вселенского зла. Оно копошилось в луже крови меж ног умершей женщины, шипело, плевалось и непереносимо смердело. Ефимовна сидела, привалившись к стене, как большая дурашливая кукла с широко расставленными ногами. Её глаза, казалось, вывалились из орбит. Пора было заканчивать жуткое шоу. Я взял смрадный комок в руки, и острая ненависть к миру людей пронзила меня. Но я не мог дать волю отчаянию. Палату необходимо было привести в порядок. Ефимовна своё предназначение уже выполнила. Я не собирался оставлять свидетеля в живых, но для уборки помещения старушка послужила. А потом той же ночью тихо умерла от инфаркта. С патологоанатомом я договорился, и за бутылку хорошего армянского коньяка в заключении о вскрытии Шукар он зафиксировал смерть от аневризмы аорты головного мозга.
Я тайком похоронил не рождённое дитя ада далеко за городом на Новорижском шоссе. Может, поэтому так часто по ночам там стали происходить автомобильные катастрофы.
Каждую ночь в течение месяца в мегаполисе умирали женщины. Тупицы-врачи начали трубить о новом вирусе, но этим вирусом была ярость чудовища. Я мечтал умертвить всех вокруг, порой забывая об осторожности. Вот тут и ворвалась в мою жизнь сестра, несчастная София.
О, Господи, зачем ты ей позволил найти меня в огромном городе?
8.
Как и говорил, я месяц бесновался от злобы и отчаянья, сея смерть в ночной столице. Будто невидимая пружина сорвалась и запустила адскую машину уничтожения. Только одно могло остановить зверя – женщина, но особая. Как в песне: «Я ищу в этом городе женщину –
единственную, свою». Кто она, было известно только пришлому злу, жившему во мне. А пока все перепробованные особи оказались пустышками, негодными для его замыслов вместилищами человеческой плоти.
Поздний звонок в дверь не удивил меня, хотя я жил затворником и свёл скудное общение только к контактам с коллегами по работе и больными. Сладостная дрожь и ужас охватили всю мою сущность. Зверь знал, что за неоткрытой ещё дверью его ждёт вожделенная добыча, а меня ужасало озарение, что сладостная добыча – моя сестра! Что за жестокий жребий привёл Софию к порогу ада? Или то было предначертано, когда две наши бабки развлекались со старинными книгами и заигрались с чёрным колдовством? А может гораздо раньше сам нечистый, писавший дьявольские труды, заложил судьбы на жертвенный алтарь?