Ужасный век. Том I (СИ)

— Не особенно. Я думал, вопросов зададут больше: но мне, выходит, начальство доверяет. Или говорю больно складно. Сам Гамбоа допрашивал, представляешь? Экая честь…

— И чего спрашивали?

Фидель лукаво улыбнулся.

— Не помню.

— Ну да, само собой! А у меня тут не скучно. Вчера нагрянули дураки какие-то: дескать, от Мясника Фиренсы. Я даже имя этого обсоса не слыхал. Ну так и они, оказывается, вообще не в курсах: кто я, что у меня тута за заведение. Этот Фиренса, значит, хлыщ с амбициями на дела в порту. Ну… Ты понимаешь: слово за слово. Они мне про деньги какие-то — чудаки-люди, а я им хером по столу.

Фиделю это показалось забавным. Нужно плохо знать портовую жизнь, чтобы вот так запросто являться к Педро и задавать ему какие-то вопросы. Тем более — о деньгах. Погружённый в тайные дела Марисолемы человек обыкновенно знал: к гавани длинная рука государства тянется именно отсюда.

— А что Пессоа? У нас старый уговор — пусть исполняет. Не мне ведь с парнями гонять всяких дураков…

— А! Давно ты не был в Марисолеме. Спёкся старый бандюга. Пессоа больше не при делах в порту.

— Это с каких пор?

— С тех самых, когда кто-то ему подарил вторую улыбку. Пониже бороды.

Фидель присвистнул. Вот так новости… И любопытно, и тревожно. Взаимодействие с теневыми силами города было частью их с Педро службы. Резкие перемены — не к добру.

— Ну, помянем Пессоа… Сволочь была та ещё, но понимающая государственную волю. Полезный мужик.

— Да уж поминали — не просыхали три дня. Не бери в голову: я эти дела решу сам. Моя работа.

И важная. Без надёжных контактов в преступном мире Тайная канцелярия теряла многие рычаги контроля над столицей. А ещё теряла источник людей, пригодных для определённой службы, что Фиделя беспокоило больше. С портовыми воротилами, контрабандистами, пиратами и главарями банд Педро общий язык найдёт. Это его стезя. Что же касается замены парней, не выбравшихся из Тремоны…

— Ты, Педро, своё дело знаешь. Я понимаю, не для поминок по Пессоа ты меня звал… Но вот что: я бы поел сначала. Не позавтракал, на пустой желудок соображаю туго. А пахнет у тебя, признаю, аппетитно: повариху новую нашёл?

— Поварихи все те же. Только эту стряпню я тебе не советую.

— Отчего же?

Фидель только успел задать вопрос, как догадка мелькнула в голове. Такую мысль он рад был бы прогнать — но глаза Педро, полуприкрытые тяжёлыми веками, всё безмолвно подтвердили.

— Отчего-отчего… Говорю ж, приходили три дурака от Фиренсы этого. Разговор у меня с ними не сложился. Зашёл, понимаешь, в тупик.

Фидель ощутил тошноту. Так крепко ощутил, что пустому желудку теперь даже порадовался. Он осушил кружку залпом, хоть вино едва не вырвалось обратно. Полегчало.

— Знаешь, Педро… Ты какой-то больной, даже по нашим меркам. Тебе бы лечиться… лёд, что ли, к головушке прикладывать. Или покурить чего. Боюсь, балеарские лекари тут уже не помогут.

— Тю! Помнишь, что нам Гамбоа по дороге из этого… Касорло, говорил?

— Я плохо помню дорогу.

— Зато я хорошо. Гамбоа так говорил: «Врата Рая стерегут адские псы». Ну, вот. Стережём.

— Да уж… Стараемся. Это в войну за Балеарию стояли законные сыновья. Теперь время для её бастардов.

— Вот-вот. Для ублюдков вроде нас.

Сладковатый запах тушёного мяса тайных дел мастер теперь старался не замечать. Немногое на свете могло смутить Фиделя: привычные жизненные принципы велели ничего не бояться и ничего не стесняться. Но то, как мыслил и поступал Педро, иной раз пробрать могло.

Педро стал таким не от счастливой судьбы. Жизнь обошлась с ним жестоко. Даже хуже, чем с Фиделем — который хотя бы мог винить во всех страданиях самого себя. Иногда это — не худший вариант.

— Ладно, дружище, аппетит у меня пропал. Давай к делу. Я так понимаю, есть работа?

— Есть. Не самая сложная, но ответственная и дающая, это… простор творческому подходу, во. Как раз походит тебе: форму пора набирать. И не доверишь такое человеку без опыта. Ты у нас теперь, это… как говорится, широко известен в узких кругах.

— Честь-то какая…

— Немалая, между прочим! Слыхал, что серьёзные люди на старину Фиделя внимание обратили: ты уж докажи, что не спёкся после морских приключений. Да ты и сам говоришь, что сам Гамбоа допрашивал. Глядишь, поднимешься — а там и другу Педро подсобишь. Столько говна вместе съели… Считай — родные братья.

— Сказочно с братом повезло! И с сотрапезником в поедании говна. Вот тебе крест, Педро: прямо отсюда — пулей в церковь, благодарить Творца Небесного!

— Ша! Не богохульствуй в моём заведении. А я, между прочим, серьёзно говорю, не шутеечки распускаю. Не смехуёчки да пиздохаханьки. Эта заваруха в Тремоне — оно не кошелёк на рынке срезать, а ты всё разыграл по красоте. Это оценили, я знаю: родина не забудет, если сам всё не испортишь. Тут такой момент: главное — не обосраться.

— Хорошо б, чтобы не забыла. Ты знаешь, я Балеарию люблю. Да мне больше любить особо и нечего. Но тут, братец Педро, штука какая: все горлопаню под окном серенады. Пора родине хоть верёвку с балкона скинуть. Дальше уж… разберусь.