На столе перед ним стояла чаша с рисом и еще одна – лакированная, накрытая крышкой. Он снял ее... Мисо-суп!.. Вот с чего надо было начинать!.. Взял палочками и отправил в рот несколько горстей белого, абсолютно чистого риса и затем с жадностью выпил весь суп из чаши – соевый, приятной легкой консистенции, – провалился во внутренности, приятно обволакивая, смягчая и разогревая их. После резкого виски это было вдвойне здорово! «Непрерывный кайф!» – подумал Замелькацкий и вдруг какое-то болезненное, щемящее чувство сдавило ему грудь. Все последние дни разом пронеслись перед глазами: увольнение, темный парк перед его окном, обшарпанный подъезд, речи писателя, то, как стоял и с тоской всматривался в дальнюю улицу.
Впервые с того момента, как он оказался в зальчике, он посмотрел по сторонам. В дальнем окне были видны дома напротив – окно выходило во внутренний двор. Ничего интересного – половина окон не горело, за другими был какой-то опустевший к вечеру офис...
Он взял с полированного стола стакан, поводил им у своего носа, стараясь уловить какие-то оттенки запаха, затем отпил... Поставил стакан.
Подумал и допил остаток. Тут же появилась официантка и унесла его.
«Тем лучше, тем лучше!» Ему не хотелось, чтобы Ариелла поняла, что он пьет в одиночестве... Не успел он подумать, как из коридора, со стороны лифта раздались крики:
– Кретин!.. Отвяжись от меня!.. Что за идиот?!.. Мне нужно! Нужно! Какое вам дело?!..
Голос принадлежал Ариелле, хотя еще ни разу он не слышал, чтобы она так кричала. Через мгновение она влетела в зал... Вслед за ней в зал влетел менеджер, – тот самый, который встречал его на входе. Замелькацкий вытаращился...
На Ариелле был брючный костюм, искромсанный ножницами: сквозь разрезы торчало голое тело... Одна штанина была напрочь обрезана чуть ниже щиколотки, низ другой был иссечен на длинные узкие ленты. Костюм, – до того, как над ним издевательски потрудились, – был классического покроя, темный, строгий. В таком – солидной бизнес-леди участвовать в важных переговорах с крупными иностранными партнерами.
– Кретин! – еще раз крикнула Ариелла, оторвала от рукава клок ткани и швырнула им в менеджера.
Тот был как рак красен ... Клок ткани ударился в грудь и упал на пол. Все же что-то заставляло менеджера думать, что перед ним не просто полусумасшедшая хулиганка.
– Это к вам?.. – спросил он Замелькацкого.
Замелькацкий вскочил:
– Ко мне!..
Менеджер, огляделся, и видимо решив, что поскольку зальчик совершенно пуст, и странной гостье не перед кем разрушать репутацию ресторана, быстро вышел, нервно передергивая плечами...
Ариелла подошла к столу, отодвинула стул, уселась, подперев голову руками. Замелькацкий невольно уставился на золотые кольца, некоторые из которых были с большими бриллиантами, – ими были унизаны ее пальцы.
Настроение его успело упасть и было – хуже некуда. Он понял, самые тягостные его предположения сбываются. Но все же он еще на что-то надеялся...
Несмотря на изрезанный костюм, она была тщательно накрашена. Ногти сверкали ярко-красным лаком.
– Ты очень похорошел!.. – произнесла Ариелла. – Стал совсем красавцем!.. Прошла эта ужасная бледность... Тебе больше идет быть розовощеким...
– Что с тобой?
– Какая тебе разница?!.. – вдруг с раздражением воскликнула она. – Что за сушеная каракатица? – она брезгливо уставилась на вздыбленный кверху хвост гигантской креветки, аппетитно обжаренной в гриле...
– Темпура...
Замелькацкий ухватил палочками кусочек кальмара и аппетитно отправил его в рот. После комплимента Ариеллы он немного воспрял. Точнее, он еще отчаянно цеплялся за какую-то надежду...
Прежде Замелькацкий очень много ходил по японским ресторанам и среди своих приятелей слыл знатоком японской кухни.
– Знаешь, темпура – это даже не японское блюдо, а мулька, которую японцы переняли у португальских миссионеров.
– Терпеть не могу всю эту японскую жратву!.. Но отец будет сегодня вечером именно здесь! Что такое сябу-сябу?..
На пороге появилась официантка, увидела Ариеллу, на минутку исчезла и потом подошла к ним, неся в руке массивные папки под кожу, в которых было меню.
– Сябу-сябу в вольном переводе означает нечто вроде «туда-сюда», – принялся отвечать он, от горя едва ворочая языком. – На стол ставится котел с кипящей водой...
Разглядев костюм Ариеллы, официантка замерла, но потом осторожно положила меню перед ней на стол. Уже идя от стола прочь, обернулась и еще раз посмотрела на Ариеллу.
– Берется очень тонкие, в миллиметр, ломти говядины и окунаются в котел. – Замелькацкий еле заставлял себя говорить. Он уже окончательно все понял: вечер будет просто сокрушительным!.. От Ариеллы исходило нечто ужасно тягостное, недоброе. – Держат ломоть специальными длинными палочками и поводят в котле туда-сюда... Оно моментально сваривается... Что будешь?..
Ему вдруг захотелось немедленно улизнуть из этого ресторана, чтобы не произошло того ужасного, что обязательно должно с ним произойти: он чувствовал, этот вечер станет для него невероятно горьким...
«За что?! За что?!»