Там был кот, но необычный — тигр в натуральную величину. До сих пор Том не делал ничего настолько большого. Борясь с одуряющей жарой, я старался собраться с мыслями, а картина казалась чуть ли не трехмерной, по-настоящему живой. Очень тощий, впалый живот, хвост подергивался цветом. Том работал над глазами и челюстью, и лицо у него было мрачным и напряженным, совсем непохожим на обычное спокойное выражение, с которым он рисовал. Оскаленная тигриная морда появлялась прямо у меня на глазах. И частичкой души тут дело явно не ограничивалось. Я видел человека, работавшего до изнеможения, который всего себя вкладывал в картину, и даже больше, погружаясь все глубже, зачерпывая кровавыми горстями и выплескивая их на асфальт. Тигр был воплощением той ярости, что я видел в его глазах. И почти как любовь к Рейчел, гнев этот казался больше, чем может понять или осознать любой другой человек. Том изливал его, лепил из него стройное и кровожадное существо, пульсирующее жизнью прямо на асфальте перед нами, а странные пурпурные, голубые и красные цвета делали его еще более ярким и полным энергии.
Я наблюдал, с какой остервенелостью он работает над картиной, как ему помогает мальчик, добавляя тут и там маленький штришок, и начинал понимать, что подразумевал Том пару недель назад. Он нарисовал картину для человека, который принес ему столько боли. Тогда, как и сейчас, он, скорее всего, через свой талант достиг чего-то такого, что можно назвать каким-нибудь умным затейливым словом. Катарсисом, например. Том вырвал боль изнутри, прибил ее к чему-то основательному, твердому, от чего мог уйти. И помогал ребенку сделать то же самое. А мальчик уже выглядел получше; подбитый глаз казался почти незаметным на фоне широкой улыбки, не сходившей с лица, пока малец наблюдал, как огромная кошка появляется буквально из ниоткуда.
Мы все стояли и смотрели, прямо как в какой-нибудь старой истории — простые люди и странствующий волшебник. Хвалишь чью-то работу и всегда чувствуешь себя так, словно отдаешь часть своей души, а потому часто делаешь это нехотя. Но в тот день вокруг теплым ветром разливался неподдельный восторг. Приходит время, когда понимаешь: происходит нечто необыкновенное, чего никогда больше не увидишь, и тогда выбора не остается — надо просто смотреть.
И все-таки мне пришлось вернуться в магазин. Ужасно не хотелось. Джон — хороший мальчик, сейчас он уже женился, но тогда голова у него была забита девчонками, и оставлять его одного за прилавком в такой людный день было не самой лучшей идеей.
Длинный жаркий день медленно подходил к концу. Я не закрывал магазин до восьми, когда уже начало смеркаться, а площадь опустела. Туристы ушли подписывать открытки, заодно решив проверить, действительно ли в нашем городке нет ни одного, даже самого крохотного «Макдоналдса». Вдруг тот где-то спрятался? Думаю, у Мэри было достаточно проблем дома, и она сообразила, куда ушел Билли, решив, что там ему будет безопаснее. Не ошиблась.
Том и Билли закончили рисовать, сели и какое-то время просто разговаривали. Потом поднялись, и парень медленно пошел к углу улицы, несколько раз повернулся и помахал Тому. Тот проводил его взглядом, недолго постоял, понурив голову, похожий на большую черную статую в сгущающейся тьме. Выглядело жутковато, прямо скажу… Я сильно обрадовался, когда он наконец пошевелился и направился в бар. Я побежал за ним и нагнал прямо около картины. И тут мне пришлось остановиться: было невозможно смотреть на нее и двигаться одновременно.
Законченный рисунок походил на что-то из другого мира, и сдается мне, так оно и было. Даже не надеюсь описать его, хотя постоянно вижу во сне последние лет десять. Надо было быть там в ту жаркую летнюю ночь и знать, что происходит. Иначе любое описание покажется обыкновенным. А тигр был ужасным — невероятно коварным и голодным. Боже, он выглядел так, словно вылез из самых темных глубин сознания. Боль, ярость, мстительная ненависть, выставленные на всеобщее обозрение. Я стоял там и дрожал на влажном вечернем воздухе.
— Мы нарисовали для него картину, — тихо сказал Том.
— Да, — кивнул я. Я уже говорил, что в курсе значения слова «катарсис», и вроде тогда понял, о чем Том говорит, но смотреть на это еще дольше мне не хотелось.
— Может, пойдем пивка выпьем?
Буря в Томе явно не затихла. Он по-прежнему гудел от эмоций, рвавшихся наружу, но, как облака, потихоньку растворявшихся, и я обрадовался.
Мы медленно пошли к Джеку, пропустили по паре бокалов, даже понаблюдали за партией в бильярд. Том выглядел уставшим, но был на взводе, а я расслабился. Часов в одиннадцать большинство стало расходиться по домам, но Том, к моему удивлению, взял еще пива. Пит, Нед и я остались, ну и Джек, естественно. Хотя мы и понимали, что по этому поводу скажут нам любимые жены. Рано уходить! Стемнело, и только луна освещала площадь, а огни бара разливали теплый свет перед окнами.