Ужасы. Замкнутый круг

Появилась повозка, запряженная одной лошадью. Возница поднялся на ноги и приветствовал меня широким взмахом руки. Это был могучий человек с длинными, блестящими черными волосами, густыми усами и лицом казака, которое, казалось, было создано с помощью мастерка штукатура. На нем были яркая крестьянская рубаха и штаны из грубой ткани, заправленные в сильно поношенные высокие сапоги. Он назвался Трифоном. «Смешное имя», — подумала я. Пока мы ехали, он объяснил, что он — атаман, то есть в некотором роде вождь, исполняющий не только судебные, но и религиозные функции. В любом казацком селе имеется атаман, сообщил он мне.

Повозка перевалила через гребень холма, и перед нами раскинулся Девашгород. Село походило на набор кукольных домиков, симпатичных, выкрашенных в яркие цвета, и являло собой картину полной безмятежности — или почти полной. На краю села, ближайшем к дороге, прямо под нами, виднелась огромная яма, заросшая травой. Сверху я могла заглянуть туда и обнаружила, что на дне ее видна крыша дома.

— Что здесь произошло? — спросила я.

Трифон быстро ответил:

— Нечто ужасное. Землетрясение, земля разверзлась и поглотила дом. Самый ужасный день в жизни нашего села. Но вот, смотрите, — сменил он тему и указал на ельник, среди которого виднелась небольшая хижина. — Здесь вы будете учить детей, это школа. — Трифон хлопнул в ладоши, давая понять, что разговор окончен, и мы поехали вниз, в долину.

Лизавета смолкла, чтобы сделать очередной глоток водки.

Несколько озадаченный, Зарубкин спросил:

— Но как это могло привести к тому, что ты стала проституткой? Что, этот Трифон напал на тебя и изнасиловал?

Она рассмеялась.

— О нет, мой дорогой капитан. Неужели после такого захочется повторений?! Я уже скоро дойду до этого, но дай мне рассказать все по порядку, прошу тебя. — Она обняла его, чтобы уговорить дослушать. Снаружи чей-то голос злобно выкрикнул несколько грязных ругательств, другой голос приказал ему заткнуться. Лизавета, не обращая внимания на шум, продолжала: — Так вот, слушай. На следующий день я приступила к работе. Меня поселили в семье местных жителей, носящих фамилию Шалдины. У них было большое хозяйство и просторный дом, и Трифон заранее с ними обо всем договорился. Сын и дочь хозяев учились в школе. От них я узнала о своей предшественнице и запомнила несколько имен учеников. Дочь хозяев, Лариса, предупредила меня, чтобы я остерегалась одного мальчика, по имени Акакий. Я подумала, что он главарь какой-нибудь шайки. В школе было лишь двадцать два ученика; я решила, что некоторые родители не отдавали своих детей в школу и учили их дома, если учили вообще, не желая, чтобы их отпрыски узнали о «другом мире».

Рано утром, до прихода учеников, я отправилась в школьное здание. Там я нашла кипы бумаг и журналы моей предшественницы. Все было покрыто толстым слоем пыли. Я подумала: интересно, давно ли дети лишились учительницы?

Когда я заканчивала уборку, начали подходить дети. Большинство стеснялось или немного побаивалось меня. Затем с улицы донеслись громкий злой смех и хор голосов, дразнивших кого-то. Я подошла к двери. При моем появлении человек десять детей замолчали и расступились. Сначала я подумала, что они издевались над стариком, но тут же поняла, что этот «старик» был на самом деле ребенком, жертвой ужасной болезни, заставляющей человека преждевременно стареть. Я слышала об этой болезни, но мне никогда не приходилось видеть столь душераздирающего зрелища.

Он согнулся пополам, словно болезнь тянула его к земле. Голова его казалась слишком тяжелой для шеи. Под кожей почти лысого черепа просвечивали темно-синие вены. Кожа у него была полупрозрачной, как кожура луковицы. Это было жутко. Его холодные глаза, похожие на птичьи, яростно уставились на меня; хромая, дыша с присвистом, не сводя с меня пристального взгляда, он проковылял мимо, к двери; его покалеченная правая рука была прижата к телу. Я поразилась жестокости детей, не могла понять, как они осмелились открыто издеваться над несчастным. Я решила, что изменю положение. Дети, пораженные этой ужасной болезнью, редко доживают даже до десяти лет, и мне отчаянно захотелось, чтобы этот мальчик прожил оставшееся ему время в покое.

Когда дети заняли места, я велела им по очереди назвать свои имена и сказать, чему они научились в школе. Когда очередь дошла до иссохшего мальчика, он продолжал молчать и тяжелым взглядом смотрел прямо перед собой, словно глухой. Я решила, что передо мной несчастная жертва, настолько запуганная, что не доверяет чужаку. Я спросила, не может ли кто-нибудь назвать мне его имя. Лариса Шалдина встала очень тихо, но мальчик, казалось, почувствовал, что она стоит у него за спиной.

— Это Акакий, — произнесла она ядовито, удивив меня. — Ему не нужны уроки, и он у вас не будет учиться, как бы сильно вы ни старались. Даже его родичи ненавидят его за… — она смолкла и огляделась по сторонам, — за то, что он отвергает все и всех.

— Но почему вы его презираете? — Хотя я обращалась к Ларисе, этот вопрос был задан всем ученикам.