Уже и больные замуж повыходили

– Ничего не видют, – вздохнула, подтверждая, Люба. – У меня вон че-то холодильник закряхтел, бросил морозить. Вчера коз подоила, утром глянула – молоко негожее. Почем счас холодильники, не знаешь?

– Не, у нас его давно уж нету. Перегорел. А Ленка Логунова казала, что она свой отключила. А че туда класть? Приходила к моей и говорит: мы холодильник под шкафчик приспособили – складываем валенки, калоши, ботинки – такое добро...– Роза, сатана, че тебя в кусты несет! Не, ты глянь, глянь куда они лезут! – Береговая ходко кинулась наперерез бодливой характерной козе, явно нацелившейся в лес. Любка вовремя заскочила наперед, пресекла опасный маневр. Роза упрямо, испытывающе поглядела на хозяйку и нехотя отвернула в сторону. Была она худой, длинноногой, шерсть клочками торчала на спине, боках... Здоровый козел в ошейнике поднял рогатую голову, дернул розовыми ноздрями и неожиданно тонко, громко заблеял.

– Ой, запыхалась! – доверительно сказала Любка, возвращаясь к Ване. – А че тут и пробегла – пять шагов. И давление, и сердце, никакого здоровья. А мне прошлый год Хомчиха рассказывала: «Пошла к врачам, а те кажут: у вас давление. Я как пришла домой, как взялась работать – ни давления, ничего». Ей семьдесят пять лет, а в дворе – ни одной соринки; угля и дров – лет на десять запасу.

Ваня невольно вспомнил про свой двор. Сколько там всего понастроено – и дом, и кухня, и сараи, и сараюшки, и баня летняя – все своими руками, и, считай, без подмоги. А как они фундамент с Танькой заливали – все кишки порвали... А хозяйство, а скотина, а огород?! А вёсны все долгожданней, но проходят они все быстрей, незвозвратней... Но вслух Ваня говорит другое:

– Слыхала, Люб, Гусаков Шевцову назад поставил.

– Он же ее снимал!

– Снимал, да, за воровство – она в районе два дома себе сделала. Гусакова как назначили, он пришел и выгнал ее. Свою бабу бухгалтером устроил. Та полистала, полистала эти бумажки и отказалась – там же все раскуплено. Клуб и то чеченцам продали под чайную, а за какую цену – неизвестно.

– А старый пред – на пенсию?

– Как же, жди! – Все-таки Любка немного раздражает Петрунькова своей бестолковостью. – Забрали в район судье помогать, дюже ценный кадр. Он, когда коров порезал и распродал, завел на втором участке уток – на взятки. Корову ж на взятку не отдашь. А утки – они удобные – зарубил, ощипал... Так что, Люб, если хочешь выбиться, – Ваня рад показать свое остроумие, – бросай коз, переходи на уток.

Но Береговая от его слов почему-то расстроилась. В голосе ее, в фигуре, во всем облике неожиданно много обиды, горечи:

– Нет, Вань, нам с тобой, видно, уж ввек не выбиться. Херашишь, херашишь всю жизнь, а толку – никакого.

Они молчат. Все так же солнечно, безветренно, свежо, так же сине небо, так же мирно, как и сто, и двести, и тысячу лет назад пасутся козы на сладкой весенней траве, но Ване почему-то уже не хочется возвращения ни в молодость, ни в зрелость. Сил молодых хочется, а время отматывать – жаль. Что-то нажито за жизнь, что-то кроме детей, дома, двора, сараев, и от этого «что-то», неуловимого, необъяснимого, невысказываемого, не так страшно оглядываться назад и не так страшно ждать будущего. Но – грустно, как всегда бывает весной.

– Пойду, – прощается он.

– Иди, – соглашается Береговая.

Но после, когда Ваня покатил коляску по просеке, а потом по другой, он уже ни о чем не думает. Он вполголоса напевает любимую песню «Враги сожгли родную хату...» Да, чего только не найдешь в этом леску! И гигантские пружины от сеялок, и велосипедные остовы, и куски жести, и старые аккумуляторы, и даже – тракторные кабины. Ваня напевает молодым голосом и маракует, как можно пристроить, применить в хозяйстве полезное железо.

...А Таня Петрунькова уже и курам посыпала, и парник поглядела, и щепки, какие валялись, подняла, и просто так, без дела, несколько раз выглядывала на двор. Нету Вани. Сердце ее наливается горечью, горечью бессилия. Уже прошла почтальонка, а Вани нету.

Таня вынула из ящика районную газетку, проглядела страницы. Все хорошо – и людей карточки, и заголовки крупные: «Посевная в разгаре», «Как сохранить молодняк?», «Одуванчики – полезная пища». «Ишь, – подумала Таня, – как в войну – опять на траву переходют».

А на последней странице опять: сидит эта проститутка. Таня невольно выругалась. Голая, изгибается, патлы распустила. В руках – пузырек. А рядом, в рамке, обещания: «Покупайте таблетки „Интим“, и вы снова почуете мужскую силу».

Таня Петрунькова воровато оглядывается, спешит в хату. Пока нету Вани, она вырезает из старой газетки кроссворд, который точь-в-точь закрывал бы голую курву. Таня аккуратно намыливает заплатку и прижимает ее книжкой. Ничего! Глаза у Вани уже не зоркие, подмены он не заметит...

Осенние свадьбы

Седина в бороду – бес в ребро. Не знаю, как в других деревнях, а у нас в Лазоревке народ подурел.Прямо половая революция – люди сами себя не осознают.