Уже и больные замуж повыходили

Но как только я взглянула на свою соперницу, то сразу же осознала, что план наш обязательно провалится. Это была роскошная, концертного вида женщина с благородными, страдающими чертами лица. В ней чувствовалась порода, выдержка, умудренность. Она была старше Юры. Квартира — с огромным зеркальным холлом, с просторными, обставленными под старину комнатами, была ей под стать, и я вдруг поняла, что это ЕЕ дом; ЕЕ машина сверкает новенькими боками у подъезда; ЕЕ муж делает нам тайком условные знаки; в общем, все вокруг — ЕЕ собственность, которую она никогда не выпустит из рук. Более того, богатства эти есть результат многолетней, кропотливой, собирательной работы, и на мгновение мне показалось, что все Юрины достоинства — не более чем продукт труда его жены.

С каким снисходительным превосходством она не замечала нашей лжи и наших провалов! Во-первых, нам с Петей, якобы влюбленным, решительно не о чем было говорить, тогда как с Юрой мы могли общаться даже взглядами. Во-вторых, нас выдавал загар. По изложенной легенде мы познакомились с Петей на турбазе, но цвет кожи свидетельствовал, что отдыхала я в одном месте с Юрой. И, наконец, окончательно продала нас Карина. Противное существо агрессивно облаяло рыжего друга, но при виде меня оно просто зашлось от счастья, положив в знак высшей признательности за рыночный творожок сочащуюся слюной пасть на мое лучшее платье. Бриллиантовые сережки в ушах Юриной жены торжествующе сверкнули…

Но внешне вечер прошел вполне благополучно. Ужин был на высшем уровне, и досуг тоже: мы смотрели слайды с видами Ирландии, по которой супруги путешествовали вдвоем. Я не слушала ностальгических комментариев. Я горько думала о своем. О том, что чувство мое бесперспективно и далеко не так уж идеально, как мне кажется, что жизнь проходит без внешних примет благополучия, а ведь они и есть самые надежные. Что бы мы ни говорили, не любовь скрепляет брак, а загсовые печати.

И пошли дни! Дни пошли разные. Юра явно охладевал ко мне, становился капризным и привередливым, вроде Карины. Но я уже убедила себя, что он — самая потрясающая любовь моей жизни, и вовсе не собиралась сдаваться. Решила победить его постоянством и преданностью. Наверно, теперь я сильно смахивала на Вовку-штангиста. На какие только унижения я ни шла, чтобы удержать любовника! Много раз после наших злых ссор по пустячному поводу я звонила ему первой, увещевала его, возвращала его нежность сюрпризами и подарками. Я успокаивала свою совесть тем, что делаю это бескорыстно, из любви; но, в общем-то, я понимала, что попалась, «села на иглу», и что Юра для меня — самый желанный наркотик. Кое-как мы дотянули до лета. Он отправлялся в Дагомыс, я не смогла достать путевку. Вечерами сходила с ума у телефона, дожидаясь его звонков. Вспоминала, как мы познакомились на переговорном пункте, зеленела от ревности, представляя, что в эти самые минуты он выбирает себе подругу. Через неделю, очумев от ожидания, выпросила на работе несколько дней за свой счет и полетела на юг.

Я шла к нашему пансионату уже в темноте, усталая, измотанная, мелкий дождь кропил путь; собираясь второпях, я не положила в сумку зонтик, и косметика теперь расплывалась по лицу. У центрального входа под одним зонтом, близко друг к другу стояли две фигурки — мужчина и женщина. Я не увидела, я угадала, или, если хотите, прозрела — это он!

Ослепительно били фонари, дождь дрожал, мне было холодно и мерзко оттого, что пудра на моем лице напоминала грязь; я приближалась к ним и ненавидела себя за свою фанатичную, глупую, никому не нужную любовь.

Нет, они не целовались. У них все только-только начиналось — первый вечер. Я смотрела на эту наивную зеленоглазую дурочку и думала: неужели и я была такой?! Верила в какие-то высокие чувства, взаимность. Все это чушь. Либо порядочность без любви, либо любовь без счастья. Чтобы понять эту простую истину, нужно пройти через три неизбежные стадии: безумие — покорность — равнодушие. Я-то все время думала, что поднималась на самую высокую вершину мира, а на самом деле летела в такую бездну, из которой не каждый выберется на равнину. Но деваться мне было некуда. Я «не заметила» его новую пассию, и он, ободренный тем, что все так хорошо разрешилось, повел меня в номер. Мы поддерживали вялую беседу, и я думала об одном: только бы не разреветься на людях, только бы сдержаться! Оттого, что разрыв между нами должен был произойти в том же самом месте, где родилась наша любовь, мне было нестерпимо больно. В комнате со мной случилась истерика: я рвала на себе волосы, кричала, плакала, билась о стену.

Он, конечно, струсил. Он вообще был мелким, тщеславным, эгоистичным человеком, больше всего на свете стремящимся к комфорту. Но оттого, что я увидела его недостатки, чувство мое еще более укрепилось.