Уже нет прежней игры

Офицер был хрупкий, чернявый и очень аккуратный в своем черном мундире военно-инженерного ведомства.

— Вы шахтер? — спросил он, стоя в некотором отдалении. Страха или враждебности по отношению к себе Анищенко не почувствовал. Он пожал плечами, будто не понял. Тогда офицер повторил.

— Да, — сказал Анищенко, — бергман. Я когда-то работал на этой шахте.

Офицер задрал черные брови, оживился, а из-за его узкой спины с любопытством таращился на Николая Антоновича толстяк повар.

— Хольц, — сказал офицер. — Принеси две банки тушенки.

Повар ушел.

Анищенко напряженно вслушивался в чужую речь. Пока еще не было страшно.

— Итак, я имею вам сказать, — продолжал чернявый, — я горный инженер и буду работать на ваших шахтах, чтобы русский Рур служил великой Германии. И мне нужны помощники. Надеюсь, вы инженер?

— Нет, — ответил Анищенко. — Я — слесарь.

— Покажи руки.

Офицер осмотрел его ладони, нашел два голубоватых угольных шрама и кивнул:

— Годишься. Идем!

Хольц принес тушенку, покрытые маслом банки.

— Идем! — жестко повторил офицер. — Быстрее!

— Чего орешь? — спросил Анищенко. — Идем так идем.

В механических мастерских, куда он попал, чинили насосы. Девять хмурых и недоверчивых мужиков, направленных биржей, приглядывались друг к другу, ища себе оправдание в спокойствии соседа. Но никто тут не имел спокойной души. Если один по неопытности зашибал себе руку и вскрикивал, никто не поднимал головы, лишь сутулились, выравнивали лопатки насосов, ремонтировали…

Анищенко был старшим: мужики не смыслили в горной механике. Он учил их.

Появился чернявый офицер и тоже слушал Анищенко. Мужики попрятали глаза, но Николай Антонович без страха объяснил:

— Я объясняю, как скорее пустить нашу шахту.

— Работать! — бросил офицер и ушел недовольный.

Анищенко вяло махнул рукой:

— Хватит на сегодня.

Николай Антонович пришел в мастерские и на следующий день. Все равно надо где-то определяться. Плохо, что он был старшим. Лучше быть пониже, понезаметнее в это глухое время.

Неизвестно, как подействовали речи Анищенко, да только мужики, к радости чернявого, отремонтировали первый насос. Они снова не знали, куда деть глаза, когда немец вышагивал перед сосущим воздух насосом и приговаривал:

— Хорошо!

Шла война. По ночам в городе постреливали. Днем мужики шушукались и косились на Анищенко. Они боялись его.

Николай Антонович копался в движке со сгоревшими обмотками, когда один из слесарей, пожилой бровастый дядька с узкой щелью рта, окликнул его. Предохранительная решетка насоса едва держалась: требовалась сварка. Узкогубый вопросительно поглядел на старшего.

— Ладно, — сказал Анищенко, — возьми другой.

Никто, кроме него, не умел работать с горелкой. «Попались же обормоты», — думал он.

Пришлось варить Анищенко.

Он ничем не рисковал. В крайнем случае сошлется на неумение. Ладони в рукавицах вспотели. Анищенко впервые в жизни плохо делал свое дело.

Мужики постояли и отошли, вроде освоили науку. Предохранительная решетка держалась крепко, если смотреть на нее доверчивыми глазами.

Анищенко теперь боялся слесарей и думал, что делать дальше.

Мужики уже привыкли друг к другу и могли вспоминать мирную жизнь. И однажды кто-то из них сказал:

— Зосимов!..

— Где он теперь?

— А где быть ему? На фронте…

— Убьют Зосю.

Они говорили не громко, но и не очень тихо. Анищенко приблизился к ним и стал у верстака. Узкогубый слесарь сощурился и кивнул на сварочный аппарат:

— А коли выдадут?

— Ты? — спросил Николай Антонович.

— Нас ты не бойся. Что старшие скажут, то и будет.

— Я ничего не говорил, — сказал Анищенко.

— Так и не надо, — усмехнулся слесарь. — Мы поймем и без слов, дело нехитрое. Я и сам скажу им, что треба делать — вы ж показали…

Девять пришлых мужиков и Анищенко с той поры знали, что их живыми бросят в ствол, узнай немец, отчего ломаются отремонтированные насосы и шахту снова затапливает. Но Николай Антонович был осторожен и придумывал новые поломки замедленного действия. Все-таки он был хорошим инженером.

Николай Антонович потом много думал о том времени, совесть его была спокойна. Он не доказывал своей безупречности, когда после Победы его обвинили в сотрудничестве с гитлеровцами. Он проработал два года механиком участка на восстановленном руднике, пока однажды его не вызвали в горком и не напомнили о мастерских, где выпускали неисправные насосы. И тогда он вспомнил бегущего по зеленому полю земли человека, который помог ему выжить в тяжелые дни.

Его жена с ребенком уцелели в городке Старобельске, но извелись, болея душой за него. Анищенко увидел в их родных глазах, что постарел и стал слабее.

Они вернулись в Москву, чтобы никогда больше не расставаться. Война для них наконец кончилась, началась новая пора, в которой у Николая Антоновича имелось еще достаточно человеческих сил и упорства. Он чувствовал себя обязанным придумать новый комбайн, чтобы забыть время разрушения…