Ужин с шампанским

— Я позвоню тебе завтра.

— Не надо, — ответила она. — Ни завтра, ни послезавтра. Я уезжаю в горы. Книги, которые я у тебя брала, тебе завезет Миша.

Последним усилием воли он попытался заставить ее не класть трубку. Но трубку она повесила.

Он сидел выжатый как лимон.

Пришла секретарша, сказала, что начальник хочет его видеть.

«Пусть сам придет», — мысленно приказал он.

Секретарша ждала, не уходила. И начальник не появлялся. Лева встал и пошел за секретаршей.

В кабинете начальника сидел вахтер.

«Вон отсюда», — бросил Лева вахтеру.

— Хе-хе! — подмигнул вахтер, не двигаясь с места.

— Уже месяц, месяц вы, Шнурков, ничего не делаете! — закричал начальник. — Ваш вклад в утвержденный проект равен нулю. И кроме того, вы постоянно нарушаете трудовую дисциплину — опаздываете. Мне надоело, что все на вас жалуются!

«Не сметь так со мной разговаривать!» — прогипнотизировал Лева.

— Выгоню!!! — что было сил закричал начальник.

…На троллейбусной остановке скопился народ.

— Безобразие! — возмущалась женщина в цветастом платье и ожерелье из фальшивых кораллов. — Полчаса жду…

«Троллейбус к остановке», — скомандовал Лева.

— И еще полчаса не будет, — ответил женщине проходивший мимо мужчина. — Там, дальше, повреждение линии. Идите лучше на метро.

«Что ж, придется завтра начать все сначала», — вздохнул Лева и поплелся к метро.

Даниловна

Осенью Даниловну пригласили в райисполком и уведомили: дом ее подлежит сносу. Слухи о том, что все деревянные строения будут ломать, а на их месте построят большой спортивный комплекс, ходили давно, и Даниловна этому сообщению не удивилась. И все же что-то внутри дрогнуло: знала, что на слом, а надеялась — вдруг да отменят, вдруг передумают. Ведь больно от родных мест отрываться, всю жизнь здесь прожила, помнила, как отец этот дом строил. Но инспектор старушку пожалел, утешил:

— Квартиру вам дадим в центре, с лоджией. Не пожалеете.

Домой Даниловна вернулась если не довольная, то, во всяком случае, умиротворенная. Раз надо ехать, значит, надо, никуда от этого не денешься, а вот что с таким вниманием к ней отнеслись, это было очень приятно. И дочь известию о новоселье обрадовалась.

Вечером Даниловна пошла пить чай с рябиновым вареньем к соседу, старику Дормидонтычу. Хотелось поделиться с ним новостями, услышать его мнение.

Дормидонтыч отнесся к ее рассказу скептически.

— Центр? Шумно, машин много. А летом душно. Я бы не поехал в центр.

— Много ты понимаешь, — обиделась Даниловна. — Все мечтают жить в центре. Магазины рядом. И дочке с зятем до работы рукой подать. И дом обещают кирпичный, а не блочный, где во все щели дует.

Не спеша стала Даниловна готовиться к переезду. Укладывала всякие мелочи, паковала чемоданы. Месяца через два ее вызвали в исполком. Думала, за ордером, но, оказалось, предлагают съездить посмотреть квартиру. В другом конце города, на окраине.

Поначалу расстроилась, ведь совсем не то обещали, но поговорила с инспектором по душам — и отлегло.

Вечером пошла поделиться радостью к Дормидонтычу.

— Представляешь, в новом доме. Ремонт делать не придется. Лес под окнами. Пруд рядом. А воздух, воздух какой!

Однако квартира эта дочери Даниловны не понравилась. Второй этаж, низкий, а в пруду лягушки квакают. Отказались: молодым жить — им и выбирать. Стали ждать, пока в исполкоме еще что-нибудь подыщут. Предлагали несколько вариантов, но то дочери, то зятю не подходило.

Зима кончилась, отцвели яблони в саду. Наконец дали то, на что молодые согласились, — однокомнатную квартиру и маленькую комнату в коммуналке. В однокомнатную поехала дочь с мужем, комнатка досталась Даниловне.

Вещи собрали быстро. В субботу утром пришла машина. Стали грузить. Проводить новоселов вышел старик Дормидонтыч. Стоял. Вздыхал.

— Да что ты, — замахала руками Даниловна. — Тот, куда я еду, ничем не хуже. Деревянный, совсем такой же. Но главное, конечно, люди. Дружная, прекрасная семья…

Дормидонтыч кивал и разглаживал усы.

Если задуматься…

Рабочий день закончился. Ломтиков нахлобучил ушанку, обмотал шею теплым шарфом и вышел на улицу. Он успел вскочить в отъезжавший троллейбус, пробрался на место у окна и на секунду сладко зажмурился.

Зимой Ломтиков любил ездить в троллейбусе. Он с усилием подышал на заиндевевшее стекло, потом потер ногтем то место, на которое дышал, и, прильнув глазом к освободившемуся ото льда кружочку, задумался. В такие минуты Ломтикову хорошо думалось. Маленький кружочек не давал мыслям рассеиваться. Он их направлял, фокусировал. Летом думать было тяжелее: панорама за стеклом чрезвычайно утомляла своей громоздкостью.

Мысли Ломтикова уже начали течение, как вдруг водитель объявил:

— Остановка «Кондитерская»! Конечная! Просьба освободить машину.

Раздались недоуменные восклицания:

— Почему конечная?!

— Откуда конечная?!

— В чем дело, товарищи?

Возмущенные пассажиры столпились у обоих выходов. Только растерявшийся Ломтиков остался на месте. В опустевший салон вошли две женщины с веничками и стали быстро подметать пол и протирать сиденья. Одна из них строго спросила Ломтикова:

— Вы, гражданин, почему не освободили салон?