Ужин с шампанским

Л е н а. Игорь — это Игорь. А ты из тех, кто сам может ставить опыты. И какие! Посмотри на меня. Я — твой удавшийся эксперимент. Вся перед тобой. Можно сказать, твое творение. Заново слепил…

М а к с и м (долго на нее смотрит). Хороша Галатея. Придаешь уверенность.

Л е н а. Ты — талантливый, умный, как же в толк не возьмешь: вокруг не только добрые дяди и тети. Есть равнодушные. И завистники. И откровенные мерзавцы. Современников не выбирают… И ты можешь быть тысячу раз прав, но эту свою правду от тех, кому она не нужна, а может, даже мешает, еще защитить и отстоять нужно. Отец тебя помнит… Интересуется…

М а к с и м. Это когда ничего не умеешь, и знакомства, и руки, и лапы нужны. А я умею.

Л е н а. Герой.

М а к с и м. Ага. И заметь, этого не боюсь. А знаешь, почему? Был на приеме у начальника. Сидит при галстуке за руководящим столом. И трясется. Подлаживается ко всем, юлит, строит из себя добряка. Несчастный, взгромоздился на чужой насест. Повыше захотелось. Позаметнее. Представил, как он украдкой и с оглядкой ест бутерброд с икрой и под стол залезает, чтобы не отняли, — стало противно. Я за место не трясусь. Я на своем месте. И всегда буду на своем. И значит, свободен. Режу не только больных, но и правду-матку. Как думаю. Как считаю нужным. И меня слушают. И будут слушать. Таких вот уверенных в себе почему-то любят. Рядом с ними и другим свободнее. А тем, кто следом, — легче. Если кто-то стоит, не сгибаясь, другим тоже хочется распрямиться. И вот они плечи расправляют, и выясняется, что потолки-то низки, коридоры узки и вообще пора клинику перестраивать. Но для того чтобы это понять, кто-то один должен встать во весь рост.

Л е н а. Привычнее сутулиться и втягивать голову. При тебе вроде как распрямился. Без тебя — снова согнулся. Ты обо всех по себе не суди. Когда после аварии осталась без машины и впервые спустилась в метро, знаешь, что поразило? Движение в толпе. Спаянность. Единство. Попробуй побеги, если опаздываешь. Или не терпится… Опереди других, будь ты хоть трижды чемпион. Или замедли шаг. Если хочешь отстать. Ну что, представил? Насколько далеко, по-твоему, можно отрываться? От других, от своего времени? Даже если ты великий ученый и принял эстафету у такого же великого… Твой тройной прыжок плюс к его тройному… Клиника тебе тесна… Но ведь не можешь ты один в двадцать втором веке жить, если все пока еще в двадцатом. Не может человечество даже в твоем лице переиначить жизнь одним махом, не может превратить всех в личности. Время нужно. Терпение. Так всегда было: надо в своем времени жить. И вместе со всеми, не показывая, что лучше, — этого не простят, не выдавая, что хуже, — этого тоже не позволят…

М а к с и м. Слушай, ведь я не парус. Пал Кузьмич, теперь ты. Что вы на меня дуете? Бурь не ищу. Нормальный человек. Как все. Иногда устану, замотаюсь, раззеваюсь под вечер и думаю: все хорошо. Нормально все. Живем — не тужим. На работу ходим, вещи покупаем, по ящику за футбол болеем. Люди ездят в машинах. Вступают в садовые товарищества. Значит, неплохо и где-то даже припеваючи. А потом вдруг накатит… Ведь стыдно. Палат обшарпанных, где неделями никто не убирает, нянечек, которые сшибают с больных рубли и шоколадки, больничной еды, от которой тараканы дохнут… Ну почему я, здоровый, сильный мужик, стыдиться должен и своего халата заштопанного, и зарплаты, и медсестричек, которые еще в два раза меньше моего получают? Они молоденькие. Им одеться хочется. Замуж надо. Сапоги стоят сто пятьдесят. Не у спекулянта, в магазине. Кто же такие цены ставит? И что я с них за один сапог в месяц потребовать могу?.. Приехали в клинику японцы, спрашивают, где у нас видеофильм показать. Для них элементарно. Почему я должен краснеть? Разве мы беднее?

Л е н а. Может, тебе для начала домашний антураж сменить? У нас видео последней модели.

М а к с и м. Сразила.

Л е н а. Если бы.

М а к с и м. И миллион раз повтори, что герой. Но будет в клинике видео. И все, что необходимо, — тоже будет. Инструмент первоклассный… И в таких машинах будем к корпусам подкатывать, что у больных сразу улетучатся сомнения: уж если ребята располагают такой техникой… Ведь это важно. От этого тонус другой. И мысли. Голова кругом, когда пытаюсь представить и нашу территорию, и сколько на ней людей. Горы свернуть можно. А вместо этого собираются в пыльных залах, жгут электричество, переливают словеса… Председательствующий спит, в зале читают, вяжут, лектор бубнит лекцию, написанную сто лет назад… Называется профессиональная учеба. За этот час столько полезного можно сделать! Но нет, будто специально от дел отвлекают, дергают, мешают, не дают работать. Сердце рвется — больные ждут, а я сиднем сижу. Да развяжите же руки! Дайте вздохнуть свободно! Хочу учиться — сам научусь, а дурака не научишь. Развяжите, чтобы я мог оперировать, чтобы женщины не в очередях стояли, а детей воспитывали, а чтобы очередей не было — дайте рабочим работать, колхозникам пахать…