Ужин в раю

Нет, я ничего не заподозрил. Совсем ничего. Возможно, слабость моя тому виной или стресс, который я только что пережил. Впрочем, с моей ли пустой головой заниматься анализом… Я отметил только, что яркость краски как будто усиливается по мере приближения к зданию.

Странно, конечно, звучит… Но яркость отблесков заметно усиливалась, стоило мне только подойти ближе к стене. Временами эти отблески сливались в серебристо-белое свечение, настолько сильное, что приходилось отворачиваться и закрывать глаза, болезненно реагировавшие на этот бьющий, режущий, обжигающий свет.

И когда через полминуты или минуту я открывал их и вновь смотрел на стены здания — и видел лишь ослабевшие, бледные отблески.

Но стоило мне продолжить движение и стоило при том не отрывать взгляд от стен ещё хотя бы минуту или две — и отблески разгорались, сливаясь в единое сияние, и странный свет этот появлялся вновь.

По счастью, вход в здание я обнаружил довольно быстро. Иначе едва прояснившееся сознание моё непременно помутилось бы вновь от подобного загадочного и не слишком мне приятного явления.

Дверь, невысокая, но массивная, тяжёлая и очень прочная, сваренная из толстых листов металла, выкрашенная в такую же серебристую краску, что и ворота и столь же внушительного вида, наконец то найдена была мною на самой дальней, торцевой стороне здания.

Она оказалась закрытой, но не запертой на замок, так что мне не пришлось стучать. Конечно, тогда я обрадовался этому удачному совпадению…

Увы, время совпадений для меня уже прошло. Всё было измерено, взвешено и предрешено.

Я вошёл внутрь.

И, вместо ожидаемого полумрака и прохлады (привычно представлялся цех, освещённый лишь дневным светом, пробивавшимся сквозь окошки, расположенные где-то под самой крышей и продуваемый тянущими из всех щелей сквозняками) я почувствовал жар прокалённого, сухого, застоявшегося закрытом помещении воздуха. Десятки ламп дневного света, вмонтированных в стены, мигнули, словно приветствуя меня и, пощёлкав с полминуты, зажглись, осветив длинный зал, у входа в который я стоял.

Дверь с грохотом захлопнулась у меня за спиной и звук этот эхом прокатился по залу.

— Здравствуйте! Мы тут…

Тишина.

Я постоял минуты, ожидая ответа.

Прислушался, надеясь, что раздастся (пусть где-то вдали) звук шагов или долетят чуть слышные обрывки чьего-то разговора. Или звук работающего двигателя. Лязг металла. Стуки. Хлопки. Скрежет. Свист. Гудение сварочного аппарата. Звон канистры, упавшей на пол. Шелест оранжево-синих искр, рассыпающихся в воздухе. Хоть что-нибудь!

Ничего.

Полная тишина.

Здесь вообще не было никаких механизмов, станков, ремонтных ям, прессов, эстакад, полок с инструментами и запчастями, электрощитов, штабелей автопокрышек, снятых на замену аккумуляторов, канистр, банок и бутылок с маслом, тосолом, тормозной жидкостью, кислотой, дистиллированной водой.

Не было вообще ничего.

Только пол, стены, потолок. И десятки ламп.

Странно было всё это.

Что же это за место? Что же здесь вообще можно ремонтировать?

И как будто… Сама пустота… Что-то в ней особенное. Нехорошее.

Тяжёлая, тяжёлая пустота.

Если осмотреться вокруг…

Стены зала выложены были серым кафелем, который заметно приглушал свет ламп, словно втягивал его в себя.

Пол зала выложен был массивными бетонными плитами, проложенными на стыках чёрными металлическими полосами. И плиты и полосы металла между ними пригнаны были друг к другу настолько плотно, что на первый взгляд могло показаться, что пол состоит из огромного монолита, расчерченного на квадраты.

Потолок покрыт был всё той же плиткой, цвета тусклого осеннего неба. И это пространство между серо-чёрный полом и массивным серым колпаком, состоящим из пола и стен, казалось наполненным, напитанным до предела разлившимся в воздухе бледно-серым цветом.

В горле запершило, словно на вдохе нечаянно глотнул я густого, тягучего, века три отстоявшегося в наглухо запечатанной бутыли настоя. Мне даже захотелось помахать ладонью перед глазами, чтобы проверить — воздухом ли наполнен этот зал или какой-то мутной, плотной жидкостью, едва пропускающей свет.

Воздух… Он говорил о воздухе!

Нельзя долго выдержать. Никто не выдерживает.

Только наркоз. Мутит.

Мастерские? Авторемонт? Техцентр?

Чёрта с два! Что он там наплёл? Новая жизнь… Ужин…

Ужин? Сколько времени прошло?

Уходить. Уходить отсюда. Немедленно. Я погибну, я задохнусь здесь.

Это глупо… Здесь не то… Это всё не так, не так!

А зачем тебе жить? Вдох, вдох. Выдох. Долгий, спокойный выдох.

Был единственный человек на свете, который тебя любил. Любил настолько, что не мог тебя бросить, хотя ты тысячу раз этот заслуживал. Человек, который прожил с тобой слишком долго. Слишком долго, чтобы остаться в живых. С тобой нельзя жить слишком долго.

Где дверь?!

Назад, назад!

Ты — зло. Самая страшная разновидность зла. Пассивное зло. Беспомощное, уязвимое, внушающее сострадание. Зло в образе больного, слабого человека. Незримое зло.

Чёрт! Не могу!..

Я закашлял, схватившись за горло. Упал на колени.