Ужин в центре земли

Они берут целого сибаса, запеченного в соли, холодную лапшу и острый тофу. Джошуа заказывает пельмени – шаомай и хар гоу – и обильно запивает еду ледяным пильзнером. Фариду кажется, что канадец уже слишком много выпил, чтобы вести потрясающую спортивную машину, в которой они приехали, хотя речь и поведение Джошуа мало изменились.

Они непринужденно рассказывают о своих семьях, о детстве и очень много говорят о плавании под парусом.

Такуми, сплавав с канадцем один раз, не предложил ему уроков.

– Я справился с грехом пополам, – говорит Джошуа. – Был плох, но не настолько, чтобы пришлось проходить обязательное обучение. Мне повезло. Ветер все время дул в нужную сторону.

– Когда идешь под парусом, нельзя рассчитывать на удачу, – говорит Фарид, доливая себе чаю. – Я удивлен, что он позволяет вам выходить на яхте.

– Судя по тому, что вы видели?

– Да, судя по тому, что я видел.

Джошуа улыбается, и смеется, и чокается пивом с чайной чашкой Фарида.

– Честно вам говорю, в тот день я тоже был не на высоте. Но не на высоте наилучшим для себя образом.

Фариду нравится новый знакомый. Что-то в нем есть обезоруживающее.

– Если хотите, – говорит Фарид, – я мог бы дать вам пару уроков.

– Ну что вы, – возражает Джошуа.

– Доставьте мне удовольствие. – Говоря так, Фарид чувствует, что это не просто слова. – Я сейчас не очень плотно занят. Хороший повод отвлечься.

Джошуа поднимает бровь и смотрит Фариду в глаза, словно бы давая ему шанс пойти на попятный.

– Выберите утро, – предлагает Фарид.

– На этой неделе у меня деловая поездка. Но на следующей я тут.

– Превосходно, – говорит Фарид. И, не желая допытываться, поскольку сам не любит, чтобы его допрашивали, все же интересуется, что привело Джошуа в эти края.

– Поверьте, это скучные материи. Не хочется портить ими наш замечательный ужин.

– Знаете, что отец мне говорил? Чем скучнее бизнес, тем более он денежный. Он водил меня мимо самых больших домов в Газе и объяснял: «Здесь живет человек, который делает цемент. А здесь – семья, которая ставит пуговицы тебе на рубашку». Мы стояли около огромной виллы, и он сказал: «Этот особняк выстроен из хумуса и питы, его все строили, кто их покупал». Я был маленький и подумал, что дом и правда сделан из хумуса, прошпаклеван им от пола до потолка.

– Я очень хорошо вас понимаю, – говорит Джошуа. – Да, мой бизнес действительно неинтересный. По сути, я старьевщик.

– Старьевщик с машиной за сто тысяч евро?

– Ближе к ста пятидесяти. В эту спортивную машину встроены всякие спортивные прибамбасы.

– От торговли старьем.

– От импорта и экспорта этого старья. От перепродажи – вот, пожалуй, верное слово. Машина, уточню, арендована.

– Все равно впечатляет, – говорит Фарид. – А импорт-экспорт – это ведь большой зонтик. Многие под ним помещаются, включая меня.

– Я продаю подержанные компьютеры. Подержанные мобильные телефоны. Подержанные ксероксы. Всю технику с чипами внутри. И поэтому мне сейчас надо немного поспать. Должен буду проснуться, когда проснется Пекин, и взяться за телефон.

– Вы не по канадскому времени живете?

– Это жуткий осьминог, а не бизнес… в данный момент моя головная боль – с китайцами.

Джошуа тянется к счету, но Фарид твердой рукой останавливает его. Собеседник явно растроган:

– Это, конечно, неравноценно, но приходите ко мне завтракать перед тем, как мы поплывем. Позволим этому чудовищу повару закупорить нам все артерии, а потом вы научите меня правильно вязать узлы.

2014. Иерусалим

Сын Рути сидит в кресле у края балкона, ноги задраны, ступни перевешиваются через перила. На нем семейные трусы и шлепанцы, и Рути чувствует специфический аромат, лесной и сладковато-жвачечный, который примешивается к запаху табака: пятница, начало дня, сын курит утренний косяк.

Охранник, слыша мамины шаги, сигарету изо рта не вынимает, только приоткрывает глаза – один, потом второй, словно ему легче, когда Рути вырисовывается постепенно.

– Ночью тебя не было, – говорит он.

– А ты не позвонил узнать почему.

– Да я и так знаю почему. Как обычно – боялась, что твой дружок испустит дух.

Мать предостерегающе поднимает палец.

– Халас[5]. Прояви уважение.

– Мне его уважать? С какой стати? Знаешь, сколько раз я запросто мог погибнуть из-за его идиотской политики?

– В армии, что ли?

– Да, в армии.

– И какая опасность тебе грозила? Ты уничтожал по ночам дома террористов. Дома неживые, они не отстреливаются.

– Тебе не кажется, что это безумие? Пробираться в деревню со взрывчаткой и рушить дома.

– Если бы в них все еще прятались террористы, то возможно. Но там были только родственники. А самих террористов уже не было на свете.

– И это наводит на определенные мысли, не так ли, мама? Предупреждать за пять минут старух, которые ничего не смогут вынести за порог, кроме оливкового масла и портрета Арафата. Жалко, знаешь ли.

– А как еще наказать того, кто уже умер? Это сдерживающая мера.

– Ты так думаешь?

– Я не обязана никак думать. Этим ты занимался, а не я. Ты-то сам как думаешь?

– Я был в армии. Делал, что мне приказывали.

– Значит, сдерживающая.