Узют-каны

Вода щипала лицо, но он не мог остановиться умываться, потому что ощущения не позволяли думать, возвращаться к проблемам и загадкам. Вода в лицо. От холода заныли виски. Мокрыми руками Вовка начал срывать одежду. Впихнул под кран голову и ручейки с волос, обжигая, заструились по обнажённой спине, скатывались на пол. Наспех освободился от брюк и обуви. Грязная одежда кучкой сгорбилась под раковиной. Чахоточный неоновый свет в туалете, холодный, забрызганный пол. Щёки продолжало щипать. Непонятная жидкость застревала в щетине, и Володя узнал, что может плакать.

Он так же помнил – мужик не плачет, но сама идея плача внезапно показалась приятной и отвратительной одновременно. Голый волосатый человек у раковины в туалете с мокрым холодным полом и безжизненным светом завыл сквозь зубы, зажмурив глаза и простирая сжатые кулаки в пространство помещения, находящегося в мёртвом магазине мёртвого города. Тело, словно проводник тока, самопроизвольно мелко дрожало, вырывая из глубины животный рёв, который метался, отражённый стенами, гоняясь за эхом.

В незапертый кабинет директора Вовка ворвался голым и озлобленно-замёрзшим. Кабинет тот ещё: обставлен как надо. В шкафу висел белый халат, в который Володя незамедлительно облачился. Халат сразу же прилип к мокрому телу. Затем сознание раздвоилось. Только что он думал о бритве, находясь в туалете, теперь уже сидел в мягком кресле во главе длинного стола. Перед ним громоздились продукты в ярких обёртках, в основном – печенье, бисквиты и какого-то хрена – макароны, шесть бутылок шампанского. В бокале – горячий кофе. Осознавая мир на ощупь, Володя потрогал чайник «Тефаль» – горячо. Обрывки мозаики – шлёпанье босых ног, изнасилованная калькулятором продавщица то так лежит, то к нему головой, перешагиваемая, наверное, раз двадцать. Он возвращался к прилавкам. И не раз. Столько натащить сразу невозможно. Пусть. Как и что – потом. Новые ощущения – кофе, еда. Лёгкий халат. Чистый и белый. Тёмный напиток оставлял пятна, бисквит – крошки. Неважно. Надо будет переодеться. Вот и всё. Переодеться во что-нибудь. Вовка не собирался надевать старую одежду. Он был умытым, согретым и практически сытым, даже прихватил (когда?) сигарет.

С огнём временно возникли проблемы. Но решились благодаря круглому обогревателю, найденному под столом. Спираль мгновенно покраснела, и Вовка затянулся, закашлялся, хлебнул кофе. Вынимая вилку из розетки, вспомнил про электричество. Его в городе не было. Но карусель же работала? «Покатаемся?» Чёрт! И обогреватель сработал, и чайник…

– Хрен с ним, – Володя вздрогнул от своего голоса. Слишком долго кругом было тихо. Звуки умерли вместе с магазином. Чтобы не растеряться и удержать себя от очередных провалов памяти, Вожорский насвистывал, а потом и запел:

– Как шли мы по трапу на борт в холодные, мрачные трюмы…

Подмигнул девушке на стене и налил ещё кофе. Девушка на плакате рекламировала сотовую связь «Билайн». Красиво склонившись к углу плаката, с трубкой у уха блондинисто улыбалась и пошловато гладила себя по колену. Возможно, плевать она хотела на сотовую связь и предпочитала половую. Володя ухмыльнулся и подумал: окажись подобная девица здесь сутки назад, кто-то нашёл бы ещё одно применение телефону, устав от калькуляторов. Но девушке повезло. Она была живой, вернее – нарисованной, как живая. И счастливая. И что-то в ней раздражало. Её улыбка? Может ли чувствовать себя бодрым последний землянин? Вовка не знал. Он был сыт. И что? Пил шампанское, курил, хрустел печеньем и смотрел на жизнерадостную девушку. Мягкое кресло. Длинный стол. На полу – палас. Чего лыбишься, дура?

Телефон! Она говорит с кем-то по сотовой связи, поэтому и счастливая. И ему надо говорить! С кем-нибудь! С тем, кто сможет объяснить, что происходит. С тем, кто вырвет его из кошмарного эксперимента.

Красный телефон на столе директора претендовал на святость. Связь с миром. Если тот ещё существует. Володя позвонил знакомой, затем следующей. У него было много знакомых, но никто не брал трубку. Очередные безответные гудки раздражали ухо. Вовка курил, хлебал шампанское, старался не смотреть на рекламный плакат и методично набирал приходящие в голову полузабытые номера. Отвернулся к окну. Из кабинета была видна булочная напротив. Брошенные автомобили, слепой светофор. Яркие белые полоски перехода на асфальте. Внезапно ему действительно захотелось остаться последним землянином. Если всё же допустить, что кто-нибудь решит, наконец, поговорить с требовательным абонентом, суть разговора не имела значения и смысла. «Привет! Володя? Давно слышно не было. Как ты? Как жизнь?» – «Жизнь? Понимаешь, хожу по городу и убиваю людей. Дом сгорел, обокрали, чем ещё заниматься? Поубиваю чуток, иду в магазин, набираю, чего захочу, позвоню подружкам. Потом опять, возможно, поубиваю. Чуть ли не коммунизм! Весело?»