Узют-каны

Неожиданный привал Пахан использовал с наслаждением. Он откинулся в траве, ноги гудели. Пётр видел, как по коре ползают букашки, и мечтал, чтобы те двое скорей договорились и вывели его, наконец, из проклятого леса. Он устал. Ему надоело. Он просто хотел к людям, к водке и жратве. Повернул голову и посмотрел на придурков. Девушка кричала, стучала кулаком по ладошке, мимолетно и механически поправляя лезущую в глаза рыжую чёлку. Она не сможет ничего доказать. Пахан чувствовал – так и будет. Совершенно дурацкое поведение – решать судьбу космоса в медвежьем углу дикой планеты, да ещё и когда титьки чуть ли не вываливаются из прожжённой дырявой кофты. Пётр ненавидел подобных идиотов. Но где взять других?

– Как ты собираешься действовать? – Маруся смахнула с лица раздражающего комара. – Достанешь из кармана бластер и будешь гоняться за каждой подозрительной зверушкой? Или за тем кустом есть машина времени? А что? Мы вернёмся в прошлое, кокнем академика, пока он не изобрёл губку. Заодно завалимся в Кремль и вернём СССР. И мир будет спасён.

– Маруся, всё очень серьёзно, – Молчун пытался взять её за плечи, но она вырвалась.

– Серьёзно? То, что ты наговорил – серьёзно? Бред сивой кобылы. Ты кем себя считаешь? Гением? Терминатором? Кем? Посмотри на себя. На меня. Крыша едет от усталости, добраться бы куда-нибудь и завалиться спать. Всё, что я хочу – быть живой. Не мешало бы отдохнуть в санатории месяц-другой, нервишки и ожоги полечить. На тебе места живого нет. Руки, лицо. Посмотри на себя! Лечиться надо, а не с монстрами воевать.

– У нас нет выбора, – Генка, как обычно, не находил слов. Он знал, как девушка напугана, видел, как от холода дрожит её тело. Но время становилось роскошью. ПБО – червь и клоп – готово жиреть от крови.

– Ладно. Поступим так, – Маруся сделала очередную попытку. – Найдём людей, машину, цивилизацию, сообщим куда надо, предупредим. Идёт?

– Неплохо. До встречи. Ты в какой психбольнице будешь? Ответь! Ответь мне сейчас же! – он всё-таки ухватил её за плечи. – Видела мертвеца? Толик взорвал его, помнишь? Видела Сашку с головой задом наперед? Слизня? Ожившего в петле Бориса? Видела?

– Видела! Отстань! Чего хочешь?

– Ты должна мне поверить! Кто не видел – не поймёт. Не поймёт – не сможет противостоять. Только мы! Они боятся нас! Но они без нас не могут. Не отпустят. Наша плоть нужна им, чтобы слепить очередного слугу. Как ты не понимаешь?

– Отпусти, – Маруся просила тихо. – Я верю тебе. Возможно, всё так и есть. Но не могу. Выжата. Я горела, тонула, падала, за мной гонялись покойники. Что ещё от меня надо? Я всего лишь проводник. Я – женщина. И я устала. Пропали ружьё, деньги… У меня никого нет. Только мотоцикл. И… ты. Ты. Нам ведь было неплохо, правда? Зачем что-то менять?

Генка прижал её к груди, зарылся лицом в волосы:

– Ты нужна мне. Я же за тебя боюсь. И если хочешь, сделаем так, как ты придумала. Позвоним, предупредим. Но если что: найди Егорова, майора ФСБ Егорова, расскажи ему всё, ладно? Он поможет… Что это? Слышишь?

– Где-то лес валят. Мы недалеко от разреза.

– Рьяно они как-то. Видишь, всё утряслось? Сейчас увидим людей… Громко падают.

– Кедрач. Странно, – девушка повернулась в сторону шума, – здесь, по-моему, запрещены лесозаготовки. И пилы не слышно!

– Эй, там громыхает чего-то, – насторожился Пётр.

– Пусть, – Молчун обнимал Марусю, обнимал смело, как свою. Ну и что – человечество в опасности? Обнимать женщину гораздо важнее. Возможно, он произнёс это вслух, потому что Маруся сказала:

– Плевать я хотела на человечество, если откровенно. Ты видел от него что-нибудь хорошее?

– Я думаю по-другому. Кто мы, чтобы судить о человечестве?

Дерево упало совсем близко. Протяжный скрип и треск ломающейся кроны словно послужили сигналом невидимым лесорубам. Если до этого они работали с прохладцей, то сейчас грохот древесины превратился в единообразный и нарастающий рык.

– Мне это совсем не нравится, – всколыхнулась Маруся.

– Тикаем или как? – подскочил взъерошенный зэка.

– Господи, так хотелось ещё пожить, – Молчун вскинул автомат. – Какого дурака сваляли! Упокой душу старшего лейтенанта Ивана Николаевича. Он один знал, что делать.

Через минуту его никто бы не услышал. Протискиваясь, где можно, ломая, что ломается, вертолёт показал мятую физиономию. Вмятины и царапины образовали контур оскаленной пасти. Вертолёт ухмылялся. Потеряв в схватке с тайгой хвост и винты, сплющенно-выпуклый, рвался к массе, как тигр к добыче. Хрипя, задыхаясь, оставляя за собой тропу мёртвых деревьев, он увидел, учуял их и взвыл работающим вхолостую мотором.

– Теперь сматываемся! – заорал Молчун. – В гору!

– Срань Господня, – выдохнул Пётр и припустил за остальными.