Узют-каны

Первым украденным предметом было заграничное чудо, привезённое директором школы – прочная сфера, в которой рождественский снег падал на яркую избушку. После разбитой посуды и ошмётков скользкой каши на подошвах, Петька увидел сон о стакане. Когда шар оказался у него, долго вертел, часами наблюдая как падает синтетический снегопад на искусственную мини-ёлку и на нерастущий слой снега на крыше, пытаясь понять, вернее – узнать, нет, ещё вернее – вспомнить, где он уже видел подобное.

Теперь знал. В стакане. В дурацком, непослушном стакане искажался мутными всплесками полупрозрачный домишко с крыльцом, колоннами и чёрными бойницами окон. Крохотными муравьями уползали от него две лошадки, булавочными головками на них восседали люди. Упрямый стакан притиснул к стеклу одного из них, внезапно увеличив. Петька увидел себя, скачущего на лошади, старого, с грязной бородой. И тогда стакан начал падать, унося с собой иллюзорный мир, дробя его острыми брызгами стекла.

– Подножка! – кричит он, предательская перловка пробирается в мозг, тот скользит, мельтеша углами вырастающего пола, осколок тарелки вгрызается в растопыренную пятерню и продолжает плыть перед глазами фигуркой мёртвой лошади.

Пахан закашлялся, не понимания, почему ненавистная каша вырывается из горла, вторично спустился к воде, вымыл лицо и выжал намоченный край чужой рубахи. Дышать через влажную ткань. Да-да. Только так. Дым прячет. Через дым не видно. Но мотоцикл он услышит. Не может не услышать.

Но в воняющем гарью лесу есть враги. Мертвецы. Блуждающие мертвецы. Он ещё помнит, как они назывались живыми. Озорной Прыщ, вялый Карась, шустрый Урюк, весомый Сыч, нервный Саня Ферапонт, неуклюжий Рустам и даже Витька Зуб присоединился к ним, вонючим, ковыляющим следом. Пётр отстреливался. О, да-да! Он стрелял по ним, убивая всех по второму и третьему кругу. Их скрюченные алчные тела таяли в густом дыму, из которого появляются белые собаки. Лес кончился. Как и патроны. Пахан, цепко считая дома, выбрал побогаче, где наелся и смог переодеться. Теперь ноги отдыхали в вальяжных кроссовках, вельветовые брюки слегка жали в паху, под цвет лоскутчатого одеяла рубаха после пригодилась в качестве респиратора. На голом теле оставались олимпийка на молнии и спортивная куртка с эмблемой «Динамо». Там же, упаковывая продукты про запас, Пётр понял, что к автомату остался всего один магазин. Он потратил патроны, расстреливая призраков из тумана. А когда навесной мост закачался и заскрипел под тяжестью шагов, беглый зэка подумал, что рюкзак и еда ему больше не нужны. И мешок плюхнулся в воду. На решение повлияли, как ни странно, мокрые штаны, повешенные на верёвку во дворе для просушки. Пахан узнал их. Джинсы туристки. Он ещё мог не поверить своим глазам, если бы в каждом дворе висели такие же дырявые флаги. Но ни одна недавно выстиранная шмотка не трепыхалась в брошенной деревне. Ни одна ревностная волкодавина не обхаяла из-за забора…

«Барс увёл их к племенной ферме…»

…ни одна узкоглазая физиономия не вышла прогуляться, пыхтя папироской. Лишь ленивые лодки покачивались на привязи, толкаясь с тусклым скрипом. Пётр шагнул было за калитку, но шум за спиной заставил обернуться. Жёлтый горб экскаватора размеренно приседал в дымище, когда бухнулось вывернутое деревце. На миг его извилистые урезанные черви корней мелькнули, хватаясь за скудный воздух, и жалобный хруст увлёк сосну вниз. Экскаватор победно вздёрнул хобот стрелы, показавшейся Петру самой большой пожарной лестницей в мире. «Их раздавит», – догадался. И тут заметил красный мотоцикл, бережно прислоненный к поленнице. Озорная идея вскружила голову. Три-четыре шага отделяли его от ожидающей команды части руля. Но настороженное сердце вора запретило их сделать. Чувственная внутренняя дрожь подводила редко, но – падла – всё-таки подводила, иначе Пахан не оказался бы здесь сейчас и вообще последние четыре года провёл бы в более приятном месте. Мешала и до этого, потому и не доверял ей иногда. И продолжал попадаться. Дрожь напоминала крохотный вертящийся снегопад над маленьким домиком сердца.