Узют-каны

– Уговорил – давай. Почитаю про тараканов, – Молчун принял папку, ощутив её крепкую, натянутую кожу, горячую и липкую от потных рук Алексея. – Хочешь скажу, кого ты мне напоминаешь? Таракана, крупного, на унитазе. Усы тоже. И взгляд хитрый.

– Причем тут усы? Что ты к ним цепляешься? Они и раньше были.

– Усы-то были… Эх, годы, что вы с людьми делаете?

– Ты о чём это? – встревожился Алексей, ответа не дождался и поспешил сменить тему. – Опасно, знаю. Огонь гонит зверьё. В городе белки появились. Костенко, думаю, снабдит вас оружием.

– Зачем опять к пожару вернулся?

– Предупредить хочу, – Егоров полез за пазуху. – Осложнения могут возникнуть. Костенко промолчит, а я скажу. Не могу по иному, – он вытащил из внутреннего кармана несколько фотографий. – Вот ещё о чём душа болит. И всё больше жалею, что ввязываю тебя…

– Это мы уже проходили, – отрезал Молчун, – покажи… – взял фотографии, их было восемь, вернее – шестнадцать.

На спаренных листах, в фас и профиль, возникли угрюмые личности.

– Как видишь: бежит не только животинка разная, но и самое настоящее зверьё, – нахмурился Алексей.

– Сбежали?

– Сегодня утром. И бродят где-то неподалёку от вашего маршрута. По последним данным, ушли глубоко в тайгу. Их, конечно, ищут. Но… сам понимаешь, какая ситуации – людей не хватает. Надеюсь, ваша группа с ними не столкнётся. А возможно, скоро их и возьмут. Но показываю на всякий случай, чтобы не спутали с пожарными и при встрече не вступали в контакт. У них пистолет.

– Как это случилось?

– Во время эвакуации один из них – вот этот, – Леха ткнул пальцем в одну из фотографий, – Смирнов Пётр Степанович, пятьдесят седьмого года рождения, по кличке Пахан, обезоружил конвой и угнал фургон с дружками. Погибли шофёр и один из охраны, зэки захватили его с собой, удушили, взяли пистолет. Ещё двое – в больнице. Фургон обнаружен брошенным у дороги.

– Серьёзная личность, – Молчун всмотрелся в лицо Смирнова и иронично процитировал из фильма, название которого на языке вертелось, но было не к месту. – Ох и рожа!

– На тебя похожа, – сострил Алексей. – Другие: Гозанзиади Рустам Тимурович, – он указал на широкоплечего кавказца с лицом, иссечённым шрамами. – Грабёж, убийство, терроризм. Не думаю, что у него получше с физиономией.

Молчун взял другую фотографию, Алексей продолжал комментировать:

– Зозуля Юрий Николаевич, опять пятьдесят седьмого год рождения. Кличка – Сыч. Смотри, какие брови, действительно как у сыча. Так. Это Свищук Александр Ферапонтович, шестьдесят восьмого года.

– Он же совсем старик!

– Угу. Мерзкий тип, рецидивист. Хранение, продажа и употребление. До баб охочий. На одном из изнасилований и попался. А так – хитрый, как сто евреев. Сейчас пятнашку мотает… Этот вообще сморчок, мне кажется, он случайно с ними оказался – Карасенко Леонид Сергеевич, бывший начстройтреста. Коррупция, не открутился. Да ещё браконьерил… А здесь у нас – Зубов Виктор Михайлович, вор-полрецидивиста.

– Как это?

– Кличку ему такую дали. Шесть типа грабежей – по мелким магазинам с игрушечным пистолетиком набегал. А седьмая – кража личного. Полез к матери, та брагу ставила, ошибся окном, попал в другую квартиру, а там ремонт. На стене ружьё весело, он его и прихватил. И что думаешь? Какого бы оно ему сдалось?! К матери с ним и заявился, нахрюкался, взяли тёпленьким. Первый раз ему в четырнадцать лет…

– Этот более симпатичный, глаза беззлобные.

– Нет его больше. Обнаружен мёртвым в четырёх километрах от брошенного фургона.

– Свои убрали?

– С ёлки упал.

– Какой ёлки?

– Ну ёлка такая большая, как её… кедр! Хребет, нога – как в мясорубке. Так. А этот – Вертушенко Игорь Якович, пацан совсем, тоже за изнасилование… Уркашенко Сергей Петрович – скользкий, червяк словно. Зарезал сожительницу, причем убил, гад, так, что без экспертизы и на убийство не смахивало. И ещё, сволочь, сам участкового вызвал. «Сидели, пили, – говорит, – упала и умерла». Правда, водочки потерпевшая много высосала. И как у него мысль повернулась – воткнуть шило в сало, а потом бабе в сердце! Ни крови, ни дырки… Вот такие, брат, мастера!

– Прелестная у тебя коллекция! – согласился Молчун, ещё раз посмотрел на фото Смирнова. Кольнуло что-то. Предчувствие? Нечто во взгляде, в чертах лица – безликость, безразличие. Отдал снимок.

– Ещё раз предупреждаю, – Алексей запихнул фотографии обратно в карман, – не вступай с ними в контакт. Где увидишь – лучше схоронись. А появится возможность – пристрели. Всё нам меньше заботы.

– Не хватает ещё одного в твоей коллекции. Я бы с удовольствием послушал об Иване Бортовском. Что за тёмная лошадка?

Егоров нахмурился:

– Многое просто не знаю. Информации о времени и месте рождения нет. Как попал в органы – неизвестно, мне, по крайней мере. Пять лет прослужил в Германии. Пока вся эта неразбериха с объединением в евросоюз не началась. Бортовский попался на чём-то: не то контрабанда, не то наркотики. Ну его и к нам, в Сибирь.

– Ясно. Вроде бы всё. Ничего сказать больше не хочешь? – Молчун заглянул в глаза товарища.

– О чём спросишь?

– Сколько ты себе в карман положишь на этом деле?