Узкая дорога на дальний север

Их отец пережил мать всего на несколько лет и умер от сердечного приступа в 1936 году, самый младший из семерых, Дорриго был мало связан со старшими братьями и сестрами, которых поиски работы разбросали по всей Австралии еще до Депрессии. Четыре сестры работали на шерстобитных фабриках в западных районах Виктории, по-настоящему он и не знал их никогда и приезжал только на их похороны в 1950-е годы, когда они одна за другой уходили из жизни, сломленные ею. На их детей и мужей он смотрел как на незнакомцев, но все равно помогал всем, если они к нему обращались. Последняя из сестер, Марси, при этом еще и самая старшая, которую он материально поддерживал больше десятка лет, умерла в Мельбурне в 1962 году от невыявленного рака. Самый старший из братьев, Алберт, который отыскал работу рубщика сахарного тростника далеко на севере Квинсленда, погиб при взрыве на сахарной фабрике в 1956 году. Том под конец оказался в Сиднее, жил в бездетном браке, работал в громадных мастерских железнодорожного депо Редферна, а выйдя на пенсию, проводил время, выращивая овощи на своем крохотном огородике за домом, да состязаясь в дартс в местном пабе.

В феврале 1967 года Элла задумала отдохнуть недельку с детьми на Тасмании в доме своей сестры, которая недавно перебралась туда с мужем. Эти каникулы, продуманные и подготовленные без участия Дорриго, мыслились как яркий момент их совместной жизни, а на деле обернулись последним рудиментом их общности как семьи. Каждый внес свою лепту: Элла этот отдых задумала, он согласился, но обоим он вышел боком как своего рода наказание, известное под названием «время, посвященное семье».

В субботу они должны были лететь в Хобарт, а потому телефонный звонок, принесший весть, что у Тома сердечный приступ, вызвал у него смешанные чувства. С одной стороны, он огорчился, с другой – это давало ему уважительную причину удрать по крайней мере с пары первых дней на Тасмании. Ему удалось в тот же вечер взять билет на рейс до Сиднея, но в субботу Тома слишком напичкали успокоительным, чтобы разговор с ним имел хоть какой-то смысл. И только в понедельник Дорриго смог довольно основательно побеседовать с братом.

Том рассказал, что сердечный приступ свалил его в гостинице «Кент», как раз когда он собирался сделать бросок в яблочко.

– В яблочко?

– Как пить дать, – кивнул Том. – Чертовски неприятный способ отключиться, между прочим. В луже ссак на полу и с зажатым в кулаке дротиком. Я бы предпочел что-то более приватное вроде грядки с помидорами.

Брат казался необычайно разговорчивым, и скоро Дорриго сам глубоко погрузился в воспоминания об их детстве на Тасмании. Том завел бесконечную пластинку кливлендских историй, некоторые из них были известны Дорриго, многие же он никогда не слышал. Всплыло имя Жирдяя Йейтса, и Том вспомнил, как Жирдяй частенько хвастал, что может обогнать поезд. Припертый к стене требованием это доказать, он разделся до белых кальсон и пустился наперегонки с экспрессом Лонсестон – Хобарт по кливлендскому бушу мимо эвкалиптов и серебристой мимозы. Когда поезд, свистнув на прощание, скрылся за поворотом, направляясь к ответвлению на Конару, обессилевший Жирдяй пластом рухнул на землю и вынужден был признать свое поражение.

– Он был в каждой бочке затычка, этот Жирдяй, – усмехнулся Дорриго.

– Ему было уже восемьдесят пять, а он все танцует соло, – сказал Том. – Под конец «Лейланд Р76с» отхватил. Машина, с которой невозможно расстаться. Уговорил похоронить его лежащим на пузе, чтоб все потом вечно его в задницу целовали. Только я всегда вспоминаю его несущимся через буш в длинных белых кальсонах. На жизнь похоже, верно? Думаешь, что обгонишь ее, что ты лучше ее, а она всякий раз делает из тебя дурака. Загоняет тебя в землю и летит прочь на всех парах, посвистывая и до чертиков собой довольная.

Братья рассмеялись.

– А ты знаешь, что Жирдяй был двоюродным братом Джеки Магвайра? – спросил Том.

Дорриго не знал. Он взволнованно заговорил о своих воспоминаниях про то, как читал стихи и советы Тетушки Розы Тому и Джеки Магвайру.

– Старина Джеки, – проговорил Том. – Отличный парень. Из самых лучших. Знал буш. Жена у него была темнокожей, ты знаешь?

Секунду-другую Дорриго вообще не мог вспомнить, какая у Джеки Магвайра была жена. Затем давно дремлющая память (в чем-то беспокоившая и воздействовавшая на него куда больше, чем он догадывался) вытолкнула воспоминание на поверхность сознания. Хотя Дорриго и наслушался в свое время невнятных сказок про аристократическую испанскую кровь (одно из традиционных тасманийских алиби), он не знал, что она была аборигенкой, и это подтолкнуло его на вопросы, которые ему всегда хотелось задать.

– Возвращаясь к тому времени, столько лет назад. Перед самым ее исчезновением я видел тебя с ней.

– Миссис Джеки Магвайр?

– Ты ее целовал.

– Целовал? Где?

– У старого курятника за постоялым двором Святого Андрея.

– Я не целовал.

– Я вас видел. Она тебя обнимала.