Узкая дверь

Эти традиции я всегда ненавидела. Традицию передачи невесты одним мужчиной другому. Традицию непременной смены ее девичьей фамилии на фамилию следующего собственника-патриарха. Все это кажется мне невероятно унизительным – словно женщине нельзя доверять даже в том, чтобы она и впредь сохранила свое имя, полученное при рождении.

В итоге к алтарю меня согласился повести Сесил; он же сыграл роль шафера. Он даже пошутить ухитрился:

– Вообще-то мне совсем не хочется кому-то ее отдавать. Пожалуй, я ее лучше себе оставлю.

Доминик счастливо улыбнулся в ответ. Он был в своей родной стихии; шутил с родителями, подразнивал сестер, делал комплименты Блоссом, сшившей мне такое удачное платье.

– Она в нем выглядит как конфетка! – поддержал сына Сесил.

Конфетка. Ну да, нечто в красивом фантике, который потом разорвут две конкурирующие фракции. Этот образ, похоже, и впрямь полностью соответствовал моим чувствам, я даже невольно рассмеялась.

Затем наступил черед бесконечного фотографирования на церковном крыльце под моросящим дождем. После чего состоялся прием в «Шанкерз Армз». Впрочем, торжество на сей раз носило куда более умеренный характер. И гостей было не более двадцати, все из «банды» Доминика, да еще фотограф, который последовал сюда прямиком из церкви. Я помню музыку. Какой-то торт с розами из помадки. Какую-то долгую речь, в которой Сесил славил невесту, и все призывали меня: Добро пожаловать в команду Бакфаст! Затем Доминик рассказывал, как мы с ним познакомились в учительской школы «Саннибэнк Парк», как ему оказалось достаточно одного лишь моего взгляда… в общем, меня от этих речей уже начинало подташнивать. Слишком уж много всего обрушилось на меня за последние две недели. Я чувствовала себя какой-то потерянной, словно разобранной на части; меня окружало избыточное количество цветов и звуков, и больше всего мне хотелось остаться в одиночестве. Забраться в какое-нибудь темное тихое место, закрыть глаза и позволить окружающей меня действительности исчезнуть, ускользнуть прочь. Но я по-прежнему была вынуждена улыбаться и даже смеяться; мне казалось, что мой голос доносится откуда-то издалека и звучит абсолютно неестественно, как у робота. Я все-таки прикрыла глаза, и тут же с противоположного конца зала до меня донесся пронзительный вопль явно перевозбужденной Эмили: Команда Бакфаст! Команда Бакфаст!

Я открыла глаза и поняла, что Доминик все еще вещает.

– Когда я познакомился с Бекс, то узнал, что она ни разу в жизни не праздновала свой день рождения. Ни разу в жизни никуда не ездила на каникулы. Ни разу в жизни не пила шампанского. А Милли ни разу не каталась на велосипеде, и ни одна подружка никогда не оставалась у нее с ночевкой. Но ничего. Теперь мы все это непременно наверстаем. Ведь Эмили теперь тоже Бакфаст. – Доминик посмотрел на Эмили: – Как тебе такая перспектива, Милли? Ты бы хотела стать Эмили Бакфаст?

– Да-а!

Он улыбнулся.

– Ну, значит, решено. – Он подал мне еще бокал шампанского, сел со мною рядом и тихо спросил: – Ты как насчет этого?

– Насчет чего? – не поняла я.

– Я хочу удочерить Милли. Подарить ей такую семью, какой у нее никогда не было. Ну, и потом, ты ведь теперь миссис Бакфаст, и было бы странно, если бы Эмили по-прежнему носила фамилию Прайс.

Его слова показались мне абсолютно разумными, однако в душе моей шевельнулась тревога. Это было что-то вроде его в высшей степени публичного предложения руки и сердца; только теперь предложение Доминика касалось непосредственно Эмили, и на него оказалось столь же трудно ответить отказом. Но разве я и впрямь хотела отказать? Сама-то Эмили, похоже, была в восторге. Но почему все-таки меня буквально снедало беспокойство? Не потому ли, что Доминик со мной даже не посоветовался? Не потому ли, что он вот так, с легкостью, походя, предъявил права на мою дочь?

Вы, конечно, можете улыбаться, Рой, но имена действительно обладают большой силой. Фамилии, имена, прозвища. У каждого из имен своя собственная, уникальная энергетика. Преподаватели, например, используют фамилии учеников как некий дисциплинарный рычаг. Ученики дают друг другу прозвища, отчасти рифмующиеся с фамилией, или же используют прозвище как способ бросить кому-то вызов, пренебречь чьим-то авторитетом или, как в случае с моим братом, как способ подчинить себе этого человека. С самого начала Доминик стал называть мою дочь Милли, хотя до этого она абсолютно для всех была Эмили. И меня он всегда называл Бекс, тем прозвищем, которое дал мне Конрад.

Бекс. Бекссссс. Словно шипение газа в трубе.

– Бекс? Ты хорошо себя чувствуешь?

Я улыбнулась ему. Мужчины обязательно отметят, если мы им не улыбнемся – словно на наших лицах обязательно должно появиться нечто вроде восторга по случаю того, что они осчастливили нас своим присутствием.

– Да, все хорошо. Просто мне кажется, что нам бы сперва следовало обсудить это друг с другом.