Узкая дверь

Но потом тот скрежет возобновился – казалось, кто-то высунул палец из сливного отверстия и царапает по раковине ногтем. Поставив пустую чайную чашку на стол, я подошла к кухонной раковине и увидела мышь, тщетно пытавшуюся взобраться по скользким стенкам раковины. Бедняга понимала, что угодила в ловушку: глазки ее нервно поблескивали и были похожи на капельки патоки; из приоткрытой пасти не доносилось ни звука, но было ясно, как она страдает, как ужасно она напугана. Я осторожно взяла несчастную мышку, вынесла ее за дверь и выпустила на недавно подстриженный газон. Я очень надеялась, что мышь не умрет от шока. С мышами такое иногда случается: они умирают, когда опасность уже миновала, не выдерживает их мышиное сердечко. Я решила, что попозже проверю, как она там. После того как приедет и уедет полиция. Но так этого и не сделала. Надеюсь, мышка выжила. Впрочем, узнать это у меня уже не было никакой возможности.

Остальную часть того ужасного дня я помню в виде каких-то бледных моментальных снимков вроде тех, которые делают с помощью «Полароида». Явились двое полицейских – женщина и мужчина. У тротуара припарковалась «Скорая помощь». В открытые окна дома вливался запах сада и скошенной травы. Нет, офицер, я ничего здесь не трогала. Только выключила газ и открыла окна. Женщина-полицейский приготовила мне чай – разумеется, налила слишком много молока да еще и сахару туда вбухала. Нет, офицер, никакой записки не было. Да, регулярно их навещала. Этот газовый камин давно уже был неисправен, и они оба об этом знали. Отец все собирался отдать его в починку. Да, я их единственный ребенок. Нет, я не замужем. Пока еще не замужем. Я послушно выпила приготовленный мне сладкий чай с молоком. У меня было такое ощущение, словно я нахожусь на глубине в тысячу морских саженей, и произносимые мною слова всплывают наверх и кружат над моим лицом утопленницы как конфетти.

Вскоре примчался Доминик. Ему, должно быть, позвонили прямо из полицейской машины. Он завез Эмили к Блоссом, а сам ринулся сюда. Я заметила, что в машине со вчерашнего дня валяется множество пакетов с покупками.

– Ох, родная моя! Ты даже не обулась. – Он заключил меня в объятия. Вниз. Вниз, во тьму. – Сядь, дорогая, я приготовлю тебе чай. – Снова чай, снова слишком много молока и слишком много сахара. Я с удивлением посмотрела на свои грязные ступни.

И словно издали до меня донесся голос Доминика, который что-то объяснял полицейскому-мужчине.

– О господи! У нас же двадцать восьмого свадьба! И как же мне теперь со всеми объясняться?

Глава третья

27 августа 1989 года

Вот так она и сложилась, моя история. Моя волшебная сказка, в которой «они, сыграв свадебку, жили долго и счастливо». И чудесная свадьба, и красавец принц – все, все унес ветер, точно клочки рваной бумаги. Львиную долю работы по расчистке дома моих родителей проделали Доминик и его сестры; они очень долго, впрочем, не трогали тех вещей, которыми родители особенно дорожили – прежде всего в комнате Конрада. Мне кажется, Доминик сперва пытался найти там его блокнот с записями о подсветке различных сцен спектакля, программу и свои рисунки, на которых Керри Маклауд была изображена как бы через увеличительное стекло безумной страсти; а потом, так ничего и не найдя, он, видимо, попросту свалил все книги и бумаги Конрада в один узел и отнес в общую кучу мусора.

Так или иначе, а меня он постарался ото всего этого оградить, полностью взяв на себя решение проблем, которых всегда возникает очень много, когда умирает кто-то из близких. Нужно было организовать похороны, закрыть банковские счета, сообщить на почту. У нас не осталось никаких родственников, которых нужно было бы известить, и никаких инвестиций, которыми нужно было бы распорядиться. Доминика весьма удивило, как мало денег оказалось у моих родителей на банковском счете. Он даже некоторое время искал по всему дому, надеясь, вероятно, что у них припрятана некая сумма наличными. Но их сберегательную книжку я успела спрятать, а счет Конрада был пуст. И никому – по крайней мере, насколько я знала, – не было известно, что всего несколько недель назад с этого счета были сняты сорок тысяч фунтов. Об этом, похоже, знали только Джером Фентимен и я.

– Ты уверена, что ничего не хочешь отсюда взять на память? Фотографию? Или еще что-нибудь?