Узкая дверь

Почерк был тот же, что и прежде: мальчишеский, неаккуратный и неразборчивый; и написано было той самой синей шариковой ручкой, которую я сжимала в руке, когда проснулась. Сжимала, видимо, очень крепко, потому что на среднем пальце даже вмятинка осталась, а его кончик был вымазан пастой. Я перевернула страницу. Там оказалась еще одна новая запись:

Он заберет всех, кто тебе дорог. А потом придет за тобой.

У меня потемнело в глазах. Я даже головой потрясла, прогоняя это наваждение. Я никак не могла сама это написать, да и почерк был не мой. Я встала и проверила входную дверь, но она, естественно, оказалась заперта. И задняя дверь тоже. Наверху спали Дом и Эмили. Я вдруг вспомнила слова матери: У тебя, детка, всегда было невероятно развито воображение. В твоей головке вечно роились всякие странные мысли. То ты придумала какое-то чудовище, которое живет в канализационных трубах, и все свои неудачи на него списывала, считая, что это его происки. То вдруг появилась эта Эмили…

Я пошла на кухню, приготовила себе чашку чая и стала медленно его пить, глядя, как небо из зеленого становится ярко-розовым. Неужели я сама сделала в дневнике все эти записи? По крайней мере, последние? В этом предположении явно был некий смысл. Ведь ночью никто не мог прокрасться к нам в дом и что-то написать в дневнике Конрада, который я держала в руках. Кроме нас троих в доме вообще больше никого не было. Все эти непонятные вещи, как и раньше, возникли из темноты, как и тот голос, доносившийся из сливного отверстия. Но мне-то зачем было Эмили пугать? Наоборот, я всегда стремилась во что бы то ни стало ее защитить. Я ни разу в жизни ни слова ей не сказала ни о Конраде, ни о мистере Смолфейсе. С первого дня жизни моей дочери я старалась подарить ей настолько светлое и беспечальное детство, насколько мое собственное детство было грустным и мрачным. С какой же стати мне было все портить, когда мы обе уже, можно сказать, были спасены, когда мы достигли ворот нашего будущего рая?

Я принялась заваривать себе вторую чашку чая, когда вдруг тревожно зазвонил телефон. Я бегом бросилась к нему и уже к третьему звонку успела снять трубку. Вряд ли можно ожидать, что услышишь хорошие новости, если телефон неожиданно зазвонил в шесть утра. Так что я сразу все поняла. Сразу все почувствовала каждой клеточкой своего тела. С родителями я не виделась больше недели, не звонила им и старалась даже не думать о них. Но в тот момент я вдруг словно начала погружаться в ту темную бездну, совершенно точно понимая, что произошло. Я еще в свой прошлый визит почувствовала это по выражению лица моего отца; я услышала это в бесконечной литании номерной радиостанции. И сейчас, сняв трубку, я первым делом услышала далекий треск статического электричества и монотонно перечисляемые числа: Семь. Девять. Семь. Три. Один. Семь. Девять. Семь. Три. Один…

– Папа? Это ты? – Мой голос прозвучал неожиданно резко.

Снова треск статического электричества. Снова бесконечные неведомые номера.

– Папа?

В трубке что-то прошуршало, и оттуда, как когда-то из сливного отверстия, донеслось еле слышное:

– Бекссссс…

– Папочка? Это ты?

Треск стал гуще, обретая плотность наносного ила, и бесконечные числа всплывали сквозь него, как мертвая рыба всплывает на поверхность грязного водоема. Мне вдруг стало очень холодно; руки покрылись мурашками. Я тщетно пыталась расслышать голос отца сквозь этот треск и монотонную череду номеров, но единственное, что я услышала, это странный, какой-то скользящий звук – словно по полу туннеля, полного шепотов, где-то глубоко под землей проволокли что-то тяжелое.

– Папа, с тобой все в порядке? Что-то с мамой?

– Бексссс.

– Никуда не уходи! Я сейчас приеду.

Я швырнула трубку на рычаг и бегом бросилась к машине, забыв даже обуться. Но еще в пути, до боли сжимая рулевое колесо и проклиная каждый дорожный знак, я поняла, что безнадежно опоздала. Я чувствовала это в воздухе, как порой издалека чувствуется запах гари.

Глава вторая

19 августа 1989 года

Конечно, каждому ребенку должны сниться сны, в которых его родители умирают. А начинается все это с волшебных сказок. С приключения, с путешествия, с хорошенького принца. И заканчивается, разумеется, сказочной свадьбой. Мне такие сны снились довольно часто, особенно пока я росла; и мне всегда казалось, что неизбежное, внезапное – и предпочтительно безболезненное – исчезновение с Джексон-стрит двух любимых, но преследуемых призраком фигур возвестит начало моего собственного приключения.