Узкая дверь

Отличный вопрос, миссис Бакфаст. Он вполне применим и к нашим Мастерам, преподавателям «Сент-Освальдз». Ибо мы, по сути дела, – это некий не слишком значительный, но важный для нас самих образ, с помощью которого мы представляем себя окружающему миру. Он включает и наши строгие костюмы, и наши академические мантии, и наши награды и почести. В общем, наши местоимения, сказала бы Бен. А собственно, кто мы безо всего этого? Если я в данный момент не веду урок латыни, можно ли сразу сказать обо мне, что я учитель? И, кстати, много ли времени потребуется, чтобы то место, которое я занимаю в «Сент-Освальдз», перестало существовать, когда перестану существовать я сам?

Я начинаю понимать, что даже в молодости Ла Бакфаст была особой чрезвычайно энергичной, просто огонь. Много бы я дал, чтобы посмотреть, как она предстала тогда перед Скунсом и Синклером в своей красной мини-юбке. Становится мне понятно также, почему Эрик каждый раз замолкал, а лицо его наливалось кровью и становилось похожим на соленый окорок, стоило нам в разговоре коснуться его новой коллеги. Непредсказуемая, переменчивая, умная, да к тому же – а это для Эрика было хуже всего – женского пола, Ла Бакфаст, должно быть, воплощала в себе все то, что он находил абсолютно нетерпимым.

Подозреваю, что, окажись я на его месте, я бы наслаждался ее выходками и ее разрушительным влиянием, но мы с Эриком никогда не сходились во взглядах на вопрос ниспровержения власти. Таким Твидовым Пиджакам, как я, в общем, свойственна лояльность, но им обычно не хватает амбиций; а у Эрика амбиций всегда хватало, он стремился стать настоящим Офисным Костюмом, но ему, как и уже упомянутому мною ученику вампира, никогда не удавалось добиться, чтобы его приняли в члены братства – максимум в посвященные. «Сент-Освальдз» оказался к нему более благосклонен, и прежде всего потому – я говорю это с самой искренней лояльностью и любовью, – что никогда не был действительно первоклассным учебным заведением. Уж я-то имею полное право так говорить, хотя никогда бы не позволил аутсайдеру так отзываться о моей школе. И то, что Ла Бакфаст в итоге стала директором именно в «Сент-Освальдз», а не в «Короле Генрихе», как раз и свидетельствует об имеющихся между ними различиях. Не то чтобы у меня возникали какие-то сомнения в способностях и энергичности Ла Бакфаст, а также в ее умении многое предвидеть; просто дело в том, что ей было бы куда труднее отыскать путь к вершине, работая в «Короле Генрихе» и пытаясь пробраться между скопившимися там пластами старинных денежных средств, старинных традиций и старинного академического превосходства. А впрочем, я уже начинаю думать, что эта женщина способна на все. И пока я со все возрастающими нетерпением и тоской жду вердикта своего врача, поддерживают меня только ее визиты. Да, ее визиты и то окно в прошлое, которое распахивают передо мной ее рассказы – мне ведь и самому все чаще хочется отворить это окно.

– Не льстите себе, – говорит она, остужая мое чрезмерное беспокойство насчет моих «пропавших» уроков, насчет моих нынешних учеников, насчет «Броди Бойз», но более всего той ситуации, что может сложиться в связи со строительством Дома Гундерсона. – Незаменимых нет. Сосредоточьтесь на своем выздоровлении, Рой, и позвольте школе «Сент-Освальдз» самой о себе позаботиться.

Я прекрасно все понимаю, возражаю я, но я пропустил максимум полдюжины дней за более чем тридцать пять лет работы в этой школе, и почти все эти дни пришлись на последнюю неделю. Да мало ли какие злодейства могли за это время случиться у меня на Колокольне? В мой класс могли снова втащить те ужасные новые столы с пластиковым покрытием; мои, разумеется, уже засохшие, растения заменили совсем другими, хотя и живыми; на уроках меня подменяет Береговая Сирена или, хуже того, доктор Дивайн…

Он, кстати, вчера ко мне заходил. И я, надо сказать, был весьма удивлен, хотя в последние месяцы отношения у нас не столь холодные, как прежде. Но мне никогда и в голову не приходило, что Зелен-Виноград, он же доктор Дивайн, способен навестить отсутствующего на работе коллегу. Ему скорее свойственно воспользоваться моей временной нетрудоспособностью и прибрать к рукам мой кабинет. И вообще доктор Дивайн давно уже ведет кампанию за удаление латыни из школьного расписания, и нас на короткое время объединила лишь наша с ним общая неприязнь к директору Харрингтону, объявившемуся у нас в прошлом году и вскоре исчезнувшему. А теперь Дивайн опять стал прежним: – колючим, официальным словом, настоящим Офисным Костюмом. Ах, да ладно. Времена меняются. Tempora mutantur… Ну и так далее.

А ко мне Дивайн заглянул по пути с работы домой, потому что в руках у него по-прежнему был его знаменитый портфель. Он, как всегда, в высшей степени кратко и не без язвительности со мной поздоровался:

– Ну что, Стрейтли, вы еще живы?

Я чуть приподнял бровь, изображая удивление:

– По всей очевидности.