Узкая дверь

– Ты же просто сама себя уговариваешь, – сказал он. – А на самом деле изо всех сил стараешься стать там невидимкой. Надеешься, что если будешь следовать их правилам и подчиняться их требованиям, они все-таки когда-нибудь тебя примут? Ну, так послушайся моего совета, Бекс, ибо кое-кто из нас уже успел получить этот урок и дорого за него заплатил. Колышек с квадратным сечением просто так в круглое отверстие ни за что не вобьешь.

Той ночью, пока Доминик спал рядом со мной, я все обдумывала эти его слова. По крайней мере, он прав в одном: колышек с квадратным сечением просто так в круглое отверстие не вобьешь. И Керри – живое тому доказательство, хотя она-то за минувшие двадцать с лишним лет давно уже выплатила этой школе все свои долги. А мне, такой молодой, нечего и надеяться, что я сумею как-то изменить форму существования «Короля Генриха». И, скажите на милость, какие улики, связанные с исчезновением моего брата, я рассчитываю там обнаружить после стольких-то лет?

Уснуть мне так и не удалось, и в итоге часа в два я встала, спустилась на кухню и заварила себе травяной чай. В доме царила тишина; даже из водопроводных труб не доносилось ни звука. Я присела на диван, держа в руках кружку с чаем. Сквозь жалюзи на диван падал серебристый свет уличного фонаря, стоявшего напротив наших окон. Я до сих пор помню, как в этом серебристом свете плясали и покачивались темные силуэты деревьев; помню тепло той кружки. А потом я, наверно, ненадолго уснула и проснулась, потому что замерзла, и следующее, что сохранилось в моей памяти, это трава у меня под ногами. Значит, я вышла из дома во сне? Как лунатик? Босыми ногами я чувствовала, какая эта трава холодная и влажная. Затем, оглянувшись через плечо, я увидела открытую кухонную дверь и золотистый свет, широкой полосой падавший из этой двери. Но я знала, что двери в доме Доминика выкрашены белой краской, а эта дверь оказалась почему-то ядовито-зеленой, и я догадалась, что это вовсе не дом Доминика, а какая-то странная раскрашенная декорация, за которой скрывается некое ужасное понимание: нечто, однажды увиденное, забыть невозможно.

И тут прямо у меня под ногами послышался некий зловещий звук – словно нечто огромное мчалось по туннелю, приближаясь ко мне. Оказалось, в траве возле моих ступней находится вентиляционное отверстие с решеткой, и оттуда вверх бьет такая сильная струя воздуха, что у меня раздувается подол ночной рубашки. Казалось, еще мгновение – и я взлечу, как китайский фонарик с зажженной свечой внутри. Тем временем золотистый свет за той зловещей зеленой дверью померк, и ко мне по ярко-зеленой траве стала подползать тень какого-то высокого, очень высокого человека. И я услышала голос: Я знаю, где ты. Ты от меня не спрячешься, Бекс.

И хуже всего было то, что этот ужасный голос принадлежал не какому-то чудовищу, но, несомненно, был голосом моего брата Конрада! В общем, когда я очнулась, было уже светло, и дверь кухни оказалась распахнутой настежь, и между пальцами ног у меня застряла трава, а на щеках были высохшие дорожки соленых слез.

Глава третья

Классическая школа для мальчиков «Король Генрих», 25 апреля 1989 года

Мне всегда бывает смешно, когда в каком-нибудь фильме герой с громким криком просыпается после ночного кошмара и тут же садится прямо, как штырь, словно кто-то сунул ему за ворот пижамы кубик льда. Мои же кошмары всегда сопровождаются безмолвием; они удушающе тяжелы, как песок, и после них я просыпаюсь во тьме, скованная неким ужасным параличом, так что не в силах даже глаза открыть или пошевелиться, и меня охватывает понимание – нет, уверенность! – что на этот раз конца кошмару не будет, не будет никакого пробуждения, я больше не увижу наш мир и навеки останусь тут, в темноте, с ним, с тем безжалостным, от которого невозможно спастись…

Мой врач говорит, что подобные вещи, называемые сонным параличом, обычно длятся всего несколько секунд. К сожалению, эта информация, полученная уже после всего, абсолютно ничего не меняет. И тот кошмарный случай я помню очень хорошо, хотя все это и было очень давно. Тогда я впервые – и вообще единственный раз в жизни – по-настоящему ходила во сне, но поняла, что это действительно произошло, только благодаря распахнутой кухонной двери и моим босым ногам, перепачканным землей и травой. Я совершенно не помню, как встала, как вышла в сад, как снова вернулась в дом. Да и видения мои – та зеленая дверь и голос Конрада, доносившийся словно из-под земли, – уже расплывались, теряя связность. А все остальное уже исчезло из памяти, словно втянутое в некое сливное отверстие – кошмарную дыру, что притягивала меня и одновременно страшила с раннего детства.