Узкий круг

Попытка Грушовки усовестить Кузиных кулаками оказалась наивной и дала основания считать действия Агафонова опасными в общественном отношении.

Правда, адвокат утверждает, что произошла судебная ошибка, и ссылается на "Комментарий к Уголовному кодексу", где прямо говорится: "Не могут быть квалифицированы как хулиганство действия, совершенные не из хулиганских побуждений, а по другим мотивам, например, на почве личных неприязненных отношений и т.п.". Хорошо, допустим, мы учтем это. Но изменятся лишь статья и наказание, а в сущности все останется на прежних местах: Грушовка снова в дураках. По статье "Умышленное легкое телесное повреждение или побои" Агафонов скорее всего отделается шестью месяцами исправительных работ или штрафом. И будет счастлив, что вышел на свободу и вернулся в Грушовку. Стриженный наголо, провонявший затхлым воздухом тюрьмы, с клеймом судимости.

Даже адвокат не пытался его оправдать из-за очевидности проступка. Он заботился лишь о смягчении приговора.

Завтра под председательством Хохлова суд второй инстанции должен будет решить судьбу Агафонова, только одну его судьбу, а судьба Грушовки давно уже решена. Она всегда умела добыть харчи, защититься и постоять за своих. Ее опыт не умер, но стал ненужным. "А ненужный опыт, - подумал судья, когда-нибудь становится опасным. Он должен принадлежать истории, а не современной жизни".

6

Цыганков бежал сильно и размашисто, на Шурочку не оглядывался. Она видела его красный свитер, ныряющие рывки плеч, легкий мах лыж. Отставала. Но бежала не расслабляясь. Приятель Цыганкова Адам со своей подружкой Марго плелись далеко сзади прогулочными шажками. Шурочка вспомнила: Цыганков предупреждал, чтобы она не обращала внимания, если Марго вздумает ее ревновать к нему, на Марго находят такие причуды...

Красный свитер скрылся за выступом леса, и Шурочка осталась одна на широкой просеке. Она обернулась. Искрится снег, испещренный петлями заячьих следов. Возле елок отпечаталась частая строчка других следов, наверное лисьих. На еловых лапах - как будто новогодняя вата. Шурочке почудилось, что из леса кто-то смотрит. Она добежала до поворота, а там стоял Цыганков поперек лыжни и поджидал ее. Шурочка подъехала и, чтобы не наехать на его лыжи, легко свернула на нетронутый наст. Она ощутила терпкий запах мужского одеколона.

- У меня крепление болтается, - сказала Шурочка, выставив правую ногу.

Цыганков присел, взял ее за щиколотку, сильно подергал ботинок. В его темных волосах, чуть примятых шапочкой, блеснуло несколько седин. Ей захотелось потрогать эту близкую вытянутую мускулистую шею.

Шурочка легко толкнула Цыганкова, засмеялась, и он повалился на бок, задрав вверх лыжи. Она бегом рванулась вперед, часто отталкиваясь, и по-прежнему смеялась. Знала, что сейчас он догонит ее, и с веселым любопытством ждала: что будет дальше? Солнце и снег светили прямо в глаза, и у нее было ощущение, что она - в море.

Цыганков обошел ее по целине и снова встал поперек лыжни, широко растопырив руки. У него даже на шапочке прилип снег. Шурочка могла сойти в сторону, но она закричала, зажмурилась и нарочно налетела на него. Ей показалось, что они падают. Цыганков покачнулся, но устоял. Шурочка открыла глаза. Он поцеловал ее. Она уперлась кулаками в его грудь, изогнулась и уворачивалась от новых поцелуев. Цыганков сжал Шурочке голову и сказал очень серьезно:

- Шурочка, ты замечательное существо!

Она больше не уклонялась, улыбнулась и снова зажмурилась. Ей стало хорошо и интересно.

Об этом Шурочка и мечтала, когда ехала сюда с Цыганковым. Как ей не хватало этого прежде! До сих пор она чувствовала противоречие между своей размеренной жизнью в родительской семье и студенческой группе, где, играя нетрудные роли дочери и ученицы, как будто заглушала в себе свое предназначение, и между этим предназначением - быть женщиной. Шурочка видела, как подруги теряют себя в коротких, без любви, романах, как мать скрывает, что уже разлюбила отца, как большинство ее знакомых женщин словно замерли на перекрестке дорог и решают, какому следовать указателю: то ли исполнять свой материнский, семейный долг, то ли искать неведомое, загадочное, неповторимое?

...Шурочка быстро скользила по лыжне. От поцелуев и солнца ей было горячо, ветер чуть примораживал щеки.

Цыганков шел позади, подгоняя ее молодецкими возгласами:

- Поберегись! Ожгу!

Доехав до ручья, они катались с обрыва вдоль снежных холмиков, укрывавших маленькие сосны, и порой с любопытством, долго смотрели друг на друга, но больше не целовались. Шурочка вспомнила Митино предостережение, рассмеялась. Они только что съехали вниз. Вокруг стояла тишина. Шурочка повернулась к Цыганкову и, дразня его, сказала:

- Знаешь, что мы разные поколения? Ты родился в эпоху послевоенного восстановления, а я - в эпоху телевизоров и холодильников. Ты - романтик, а я - реалистка. Ты честно врешь про любовь, а я тебе не верю, но все равно мне хорошо.

- Что? Вру? - спросил Цыганков, строго глядя на нее.